Анита Амирезвани - Равная солнцу

Мы обсудили возможность подменить торговца нашим человеком, но решили, что это будет слишком подозрительно. Затем обдумали, как приправить шахский опиум до того, как из него скатают шарики. Но и это казалось чрезмерно опасным.

— А о каких еще привычках рассказывали его женщины? — спросил я.

— Почти ни о каких. Махасти не говорит ни о чем, кроме как о ребенке в животе. Куденет лишь пятнадцать, но она вовсе не глупа. Я нашептываю ей, что пытаюсь обелить себя в глазах ее мужа, и настаиваю, что если она узнает меня ближе, то поймет, что я невиновна. Похоже, она думает, что вот-вот ужалю ее своим змеиным жалом…

В комнату без приглашения вошла Марьям.

— Пора спать, — объявила она. Откинув бархатный покров на кровати, открыла расшитые шелковые подушки и оглянулась на меня. — Повелительница устала, — намекнула она.

Пери откинулась на подушки и прикрыла глаза:

— Спокойной ночи, Джавахир. Завтра утром договорим.

Марьям опять принялась расчесывать ее волосы щеткой слоновой кости, будто они уже были одни. Легкий вздох удовольствия спорхнул с губ Пери. Я оставил их наедине и вернулся в свою пустую постель.

Дразнящий блеск в глазах Баламани, когда я упомянул отца, побудил меня доказать свое искусство, раскрыв загадку его смерти, что бы я ни говорил вслух. Знания, вытянутые мною из Лулу, Баламани и мирзы Салмана, беспокоили меня одной общей тайной. Почему шах пожелал спасти счетовода, убившего одного из его людей? Загадка эта преследовала меня, унижая тем, что я, хваленый добытчик сведений, не могу добраться до ее дна.

Я пошел в хранилище записей и потребовал «Историю славного правления шаха Тахмасба». Эбтин-ага, впалогрудый евнух, выглядел не слишком растроганным тем ценным подарком, что я преподнес ему в прошлый раз, поэтому я помучился, выясняя, какие сласти он любит. На сей раз я принес белую нугу с фисташками от его любимого торговца. Он приподнял бровь, но подарок взял. «Снова по делам царевны?» — язвительно спросил он, вынося рукопись. Я не ответил.

Найдя без особого труда запись о Камийяре Кофрани, я прочитал ее. Он родился в Ширазе, до самой отставки был счетоводом. Женился на женщине — имени ее не было, — родившей ему четверых сыновей. Двое предположительно умерли, значит Баламани знал одного из двух выживших. Кофрани помогал покойному шаху в каких-то усовершенствованиях счетов, облегчавших чтение книг казны и дававших возможность выявить мошенничество. Он убил моего отца, Мохаммада Амир-и-Ширази, заподозренного в измене, и несколько лет спустя умер в Казвине.

Что-то беспокоило меня — что-то, что я никак не мог ухватить. Мирза Салман и летописцы уверяли, что убийца мертв, но предположение Лулу, что он может быть еще жив, засело в моем мозгу. Неспособный разрешить это противоречие, я вернулся к записи о моем отце.

Мохаммад Амир-и-Ширази: Родился в Казвине, служил шаху двадцать лет, стал одним из его главных казначеев. Многие сослуживцы восхваляли точность его счетов и быстрое исполнение поручений двора. Казалось, он предназначен для продвижения в высшие чиновники — до того дня, когда он был обвинен в преступлениях против шаха и казнен. Позже возникали сомнения в истинности обвинения. В своей светозарной милости великий шах не казнил убившего, но возможно также, что на его решение повлияло наличие у того человека могущественных сторонников, которых шах не хотел задевать. Лишь Богу известно все в точности.

Я изучил каждое слово, но мозаика не складывалась в ясную картину — отсутствовал решающий кусок. Я снова уставился на запись, и слова одновременно открывали и скрывали правду. Казалось, что вот она — куски сплывались и расходились, пока я наконец не закричал.

Округлые плечи Эбтин-аги затряслись, и он уставился на меня:

— Что такое? Из-за твоего вопля переписчик испортил целую страницу.

— Я… я наконец отыскал ответ на вопрос.

— В следующий раз оставь свои новости при себе.

Я читал и перечитывал кусок предложения «…шах не казнил убившего…».

Что, если отрывок говорил о двух разных людях? Убившим был Камийяр Кофрани. Обвинитель был человеком с могущественными сторонниками, возможно еще живой. То, как был написан этот кусок, заставляло предполагать, что некто, может быть писец, за плату от обвинителя намеренно затемнил правду. Если так, осознал я с растущим восторгом, этого человека все равно можно выследить.

Следующим утром, едва мы с Пери занялись обдумыванием нашей проблемы, до нас донеслись протяжные, мучительные вопли, за которыми последовал тревожный стук шагов. Я бросился к двери, хватаясь за кинжал. Вбежала запыхавшаяся Азар-хатун.

— Что за суматоха?

— Султанам! Она в ужасном состоянии.

— Немедленно приведите ее сюда, — распорядилась Пери.

Стоны стали громче, и Султанам ворвалась в комнату прямо в уличной обуви. Она ступала по лучшим шелковым коврам Пери, словно не помня, что они там. Шаль сползла с головы, седые волосы были точно стая змей, ползущих по лицу. Лицо залито слезами, рот оплыл, точно гноящаяся рана.

— Старейшая мать державы, что с тобой? — вскочила Пери, словно ее обязанностью было утешить. — Как я могу облегчить твои страданья?

— Сердце мое вырвали из груди и скормили волкам, — рыдала Султанам. — Помоги мне! Во имя Всевышнего, помоги!

Она упала на пол и поползла, словно животное, колотя кулаками по твердой глине. Царевна старалась уложить Султанам на подушки, но та отталкивала руки Пери, будто сами прикасания обжигали ее.

— Кто-то обидел тебя, почтенная матушка? Скажи мне, кто это. Я добьюсь справедливости.

— Да, ты должна добиться справедливости! — крикнула Султанам, стараясь сесть. — Я больна от горя! Потеряла свет моих глаз!

— Кто пострадал?

— Внук мой Султан Хассан-мирза. Умереть бы мне вместо него!

Мы встревоженно переглянулись.

Султан Хассан-мирза был старшим сыном Мохаммада Ходабанде от его первой жены.

— Что с ним?

Султанам завыла так громко, что звук ее горя отдался в моих зубах.

— Его удушили в Тегеране люди Исмаила!

— Да защитит Бог тебя и твой оставшийся род! — сказала Пери. — Я думала, Исмаил пообещал тебе не трогать Мохаммада и его детей.

Мучительные вопли Султанам подтверждали — он изменил свои намерения.

— Исмаил услышал, что кто-то из кызылбашей собирается поддержать Султана Хассан-мирзу в праве на трон, — ответила она, — но я знаю, мальчик уехал в Тегеран просто потому, что хотел попросить более высокого положения при дворе. Сейчас Исмаил держит Мохаммада Ходабанде и остальных его сыновей под домашним арестом в Ширазе и Герате. Я в страхе — он может перебить их всех.

Я стиснул рукоять кинжала.

— Да сохранит их Бог! — ответила Пери. — Мать стольких поколений Сафавидов, позволь мне предложить тебе снадобье, что уменьшит твою боль.