Анита Амирезвани - Равная солнцу

— И мне. Чем ты занимаешься во дворце?

— Доставкой.

— Чего?

— В основном еды.

— Тебе нравится там работать?

Он помолчал.

— Я уже привык.

— Что изменилось?

— Дворец стал местом страха, — сказал он. — Сегодня человек вознесен, назавтра голова его выставлена на колу за Тегеранскими воротами. В этом нет разума.

— Потому-то мы так и озабочены, — сказала Пери.

— Если ваше дело — чистая справедливость, почему же вы платите?

— Из-за понимания, как ты рискуешь. Мы сделали бы это сами, но нам не попасть туда, куда можешь ты.

Он глубоко вздохнул:

— Кого вы хотите убрать?

— Я скажу тебе все, что нужно, если ты возьмешься за мое поручение. Если нет — наш разговор окончен. Что ты решил?

— Зависит от того, как вы меня защитите.

— Совершив то, что нам требуется, ты получишь эти монеты и будешь выведен наружу, где тебя будет ждать конь. Ты ускачешь в далекий город и заживешь там как богач.

— Я бы лучше остался в Казвине.

— Нельзя. Это опасно для всех нас.

— Откуда я знаю, что вы не отвернетесь от меня? Или не обвините меня в том, что пытались сделать сами?

— Даю тебе слово.

— Почему я должен ему верить?

— В моих жилах течет царская кровь. Этого довольно?

— Нет, если ты этого не можешь доказать.

— Что тебя удовлетворит?

— Лишь одно: мне надо тебя видеть.

— И с чего мне верить, что ты меня не выдашь?

— Даю тебе слово.

Пери засмеялась:

— Этого мало.

— Но я этого хочу, — сказал он. — Покажи мне свое лицо, докажи, кто ты, и я сделаю то, о чем ты просишь.

— Не делай этого, — шепнул я Пери.

Если он сможет назвать ее и предаст нас или будет схвачен, ему поверят.

Пренебрегая своей безопасностью, Пери подняла пичех и открыла лицо. Темные глаза ее виднелись в лунном свете, проникавшем в домик. Капля бирюзы, оправленной в золото, сверкнула на ее лбу. Серебряные нити мерцали, будто она была призраком. Она была бесстрашна — и мое сердце в этот миг рвалось на части.

— Когда ты совершишь то, что я повелеваю, знай, что сделал ты это по приказу царевны, для которой прежде всего благополучие ее династии.

Он безмолвствовал, глядя на нее.

— У нас нет времени, — сказал я. — Ты поможешь нам или нет?

Он последний раз взглянул на рассыпанные монеты, словно закончив подсчеты. Могу вообразить, о чем он думал: ему никогда больше не придется работать, он будет жить без забот. Я завидовал ему.

— Что мне сделать?

— Когда мы позовем тебя, ты придешь сюда и заберешь коробку. Ты доставишь ее в место за пределами гарема и вернешься сюда. Тут ты получишь свои деньги и будешь выведен из дворца. Ведь это просто?

— Убить человека вообще просто.

— Верно.

Наступило долгое молчание. Теперь обратного хода не было.

— Когда придет время, я позову тебя, — сказал я.

— Не так быстро. Я хочу половину денег сейчас, а вторую — когда вернусь, доставив вашу вещь.

— Нет, — сказал я. — Половину — когда заберешь коробку, и половину — когда вернешься.

— Идет.

— Да будет с вами Бог! — сказал он, и я наблюдал, как он исчезает во мраке.

Потом я собрал монеты в холщовый мешок. Когда Фарид-ага был уже так далеко, что не смог бы ничего увидеть или услышать, я тихо поднял плиту, спустился в ход и оставил деньги там. Под мешком я поместил шахскую коробочку, выложенную слоновой костью, которую раньше прятал в своей комнате. Мы были почти готовы.

Когда через несколько дней меня разбудила музыка, я решил, что это сон. Похоже было, что музыканты надрываются от радости. Как давно я слышал последний раз во дворце эти звуки ликования? Было еще рано, однако Баламани уже ушел. Масуд Али постучался и отворил дверь, одетый в новый синий халат. Завиток непокорных кудрей выбился из-под его тюрбана, словно вестник дивных новостей.

— Весь дворец ликует. У шаха наследник!

— Морковка моя, ты уверен, что для меня нет никаких плохих известий? — поддразнил я его. — Где же мрачные тучи, вечно собирающиеся над твоей юной головкой?

Довольный, что не надо спешить навстречу трудностям, я повалился обратно на тюфяк.

— Сегодня ничего, кроме ясного неба, — ответил он. — Разве что вы заставите меня отыскать вам пару грозовых облаков…

Я лягнул воздух и обозвал его шайтаном, что его насмешило.

— Как назвали дитя?

— Шоджаэдин Мохаммад. Свет вселенной наградил вестника почетным шелковым халатом. Будет большое торжество, пригласили всех горожан праздновать и отмечать шахское счастье на Выгуле шахских скакунов.

Он подождал, а его черные глаза бегали.

— А можно мы тоже отметим — сыграем в нарды? Думаю, я смогу вас побить.

Я засмеялся:

— Конечно. Только сначала скажи, как там Махасти?

— Здорова и уже принимает посетителей из числа родных.

Даже будучи рабыней, Махасти нынче обязательно получит лучшие покои, больше слуг и наверняка свободу и предложение постоянного брака от шаха. Я мог лишь воображать, что чувствуют сейчас Хадидже и другие жены, когда она преуспела в том, чтобы подарить ему его первого сына.

— А Пери знает? — спросил я.

— Она только что отбыла навестить Махасти.

— Тогда быстро готовь доску, пока я встаю.

Мы сыграли, и впервые мне приходилось тщательно обдумывать каждый ход. Масуд Али передвигал свои шашки умело и храбро; хоть он и не выиграл, но искра в его глазах выдавала уверенность в близкой победе.

— Машалла! — сказал я и вознаградил его большим куском халвы.

Пока он жевал, я рассказал ему еще часть истории о Зоххаке и Каве. Когда он услышал, как Каве встал против жестокого правителя, растоптал его бумагу и поднял свой флаг — кожаный фартук, его глаза недоверчиво расширились.

— Какой храбрый!

— Особенно потому, что Каве даже не дотронулся до оружия, — только сила собственного духа и правда собственных слов.

— Ух!..

— Но муж, решившийся на такое противостояние, должен верить в него всей душой, всем сердцем. Только так он одолеет своего врага.

— Всей душой, всем сердцем, — как эхо, повторил Масуд Али.

Было уже поздно. Я отослал Масуда заниматься делами и пошел к Пери узнать, как ее встреча.

— Чудный малыш с могучими легкими, — азартно сообщила она мне. — Я видела в его глазках своего отца.

— А Махасти?

— Как все юные матери, она выглядит словно одурманенная. Я попыталась расспросить ее о шахе, но она была так занята младенцем, что, думаю, и собственного отца имя позабыла.

Мы оба расхохотались.

— Как Куденет?

— Полна зависти. Ей самой хотелось быть матерью первого сына. К тому же она раздражена тем, что шах больше не приходит к ней так часто, как раньше.

— Я полагаю, что ему теперь хочется быть с Махасти.

— Не думаю. Махасти обмолвилась, что он больше не придет к ней на всю ночь, пока ребенок не начнет спать до утра.