Виктор Карпенко - «Вставайте, братья русские!» Быть или не быть

Через пять дней хан Берке и его сопровождение покинули столицу. В свите находился и князь Александр Невский.

— Я хочу, чтобы ты, князь Александр, посмотрел мои города Бельджиман и Укек. Они не столь велики, как Сарай-Джедид, но такой красоты минаретов и бань нет даже в Хорезме.

— Великий хан, прости мне мою настойчивость… Отпусти меня на Русь. Я знаю, твои города хороши. Они богаты и многолюдны. Но на Руси свои города, и они мне дороги. Меня ждет семья, мой народ.

Хан недовольно посмотрел на князя и отрывисто бросил:

— Вернемся в ставку, решу!

Через десять дней ханский вельможа Улук сообщил князю, чтобы тот готовился к отъезду.

— Хан отпускает тебя в отчину. Завтра хан Берке дает пир в твою честь. Не забудь о прощальном подарке, — напомнил вельможа.

Пир как пир, которых было немало за время, проведенное в Орде. Столик князя Александра был поставлен напротив столика хана Берке.

— Отпускаю тебя, князь Александр, хотя и не след, — покачал головой Берке. — Ты долго жил рядом со мной, многое видел, слышал, многое знаешь… Но ты мне друг.

На слова хана Александр привстал и, приложив руку к сердцу, склонил голову.

— Я узнал тебя и полюбил. Много правителей в моем улусе, преданных мне и моей воле. Но ты умен, и преданность твоя не на страхе стоит. Ты видел моих воинов и знаешь, что им противостоять может только глупый и упертый человек.

Хан поднял кубок с вином.

— Тебя, князь Александр, многие знают как победителя северных народов, железных воинов с крестами на плащах. Я пью за тебя, чтобы твоя слава и твои дела впредь свершались на благо улуса Джучи.

Опорожнив кубок, хан как бы походя произнес:

— Что же до воинов с твоих земель, то я не возьму их в поход. Воинов у меня вдосталь, но им нужен хлеб, лошади, оружие… и ты дашь их мне!

Александр встал во весь свой богатырский рост.

— Великий хан Синего и Чистого Неба, я благодарен тебе за доброе ко мне отношение и к моему народу. Будь для нас отцом, а мы, как кровь от крови, плоть от плоти, будем тебя любить и служить тебе. В знак верности и преданности прими от меня подарок.

Князь подал знак, и в шатер два боярина внесли золотой поднос, на котором стояла чаша изумительной работы.

— Этому сосуду много лет. Она из государства, стоящего на теплых морях. Ее владелец — спартанский царь Леонид, который, не убоясь персидского войска в тысячу туменов, выступил против этого огромного войска с тремя сотнями воинов.

— Это безумие! — вырвалось у кого-то из родственников хана.

— Нет, это бесстрашие и безумная храбрость. Три сотни воинов ценой своей жизни сдерживали натиск огромного войска в течение многих дней.

Хан поднял чашу с подноса.

— Хороша и вместительна. Видно, спартанский царь знал толк в вине и выпить мог много. Я тоже хочу подарить тебе, князь Александр, чашу. Она поменьше и не так много драгоценных камней украшают ее. Но из нее пил кумыс Чингисхан, а его слава затмит любого. Я знаю, что, живя в Орде, ты так и не понял вкуса напитка степей, потому в чаше вино. Я дарю тебе ее, и пусть она напоминает и тебе, и твоим детям, и твоим внукам о величии чингизидов, об их непобедимости.

Александр с поклоном принял золотую чашу.

— Я желаю тебе, великий хан, только побед. Я благодарен за время, что уделял ты мне, за твою благосклонность и ко мне, и к моему народу.

Александр выпил содержимое чаши до капли.

Пир продолжался до утра.

Несмотря на то что великий князь почувствовал тошноту и недомогание, он отдал приказ отправиться в путь.

Князю Александру становилось все хуже и хуже. Он ничего не ел, только пил можжевеловый или клюквенный квас, травяные настои, что готовил лекарь, но питье почти не приносило облегчения. Внутренний жар истощал силы. Князь торопил воинов, бояр, спешил в русские земли, надеясь, что родная земля-матушка придаст сил и исцелит.

Вот уж и Городец скоро, а значит, земля Владимиро-Суздальского княжества. И это уже совсем рядом с домом.

Александр лежал на медвежьих шкурах в возке и, глядя в насупленное октябрьское небо, размышлял. Он не сомневался, что хан Берке с прощальной чашей преподнес отраву и что жить ему осталось немного, но надежда малой толикой теплилась в душе: а вдруг!

«Рано еще уходить в мир иной. На земле Володимирской не все улажено и дел множество. Зыбок мир и на востоке, и на юге, и на западе. Немцы и литвины выжидают — лишь только качнется Русь, и они, как голодные псы, набросятся на родные пределы. Булгары вроде и оказывают дружелюбие, но в любой момент могут обрушиться туменами на русские земли. И татары… Берке, несмотря на оказанную мне честь, решил поставить на Руси нового князя. Кого? Андрея? Ярослава? А может, кого из Васильковичей? Знакомы они хану. Жаль, сыновья еще малы: что Димитрий, что Андрей. Есть Василий… Но хан ему ярлыка не даст, скорее, лишит головы. На кого Русь оставлю?» — мучился вопросами князь, обреченно взирая на угасающие краски осени.

В начале ноября княжеский обоз подошел к Городцу-Радилову. Встречали великого князя воевода городецкий Андрей Романович и игумен Федоровского монастыря Пафнутий. Благословив князя прямо в возке, он не терпящим возражения тоном приказал княжеским гридям:

— Несите князя в монастырь. Не след ему в такой слабости перед народом представать. Молва, она легка… Вмиг по Руси разлетится. А негоже христиан последней радости и надежды лишать. Чего встали дубьем? — прикрикнул он на гридей. — Несите князя!

Александр не возражал.

Его внесли в игуменский покой, уложили на ложе, укрыли медвежьей шкурой.

— Не чаял, что доеду до родимых пределов, — облегченно выдохнул великий князь. — Сподобил Господь на родной земле смерть принять.

— Эко ты, князь, заговорил как… Рано еще о смерти помышлять. Среди монастырской братии есть искусный лекарь, будет на то Господня воля, вмиг тебя на ноги поставит, — уверенно произнес игумен Пафнутий. — Сейчас братья-монахи обмоют тело твое горячей водицей, переоденут. Брат Алексий настой из трав готовит, выпьешь и… полегчает. Поговорим же завтра.

Выпив лечебный настой, Александр забылся сном. Спал недолго, но крепко. Проснулся же от жестокой боли в животе: словно мечом раскаленным переворошили внутренности. Вскрикнув, он размежил веки.

У постели князя стоял Пафнутий и еще один монах — худощавый, с пронзительным взором холодных глаз. Наклонившись к немощному, он размеренно произнес:

— Пока ты почивал, князь Александр, я осмотрел твое тело: не смею лукавить — осталось тебе немного… Лекарства уже не помогут.

— Когда? — с трудом размежил запекшиеся губы князь.

— Скоро уже.

— Позовите городецкого воеводу, слово к нему.

Когда в покои вошел Андрей Романович, великий князь распорядился: