Виктор Карпенко - «Вставайте, братья русские!» Быть или не быть

— А ты, деда, ворога побил? — тут же последовал вопрос от того малыша, что был слева. А тот, что справа, добавил:

— Или нам с Ромкой татар добивать?

— Деда, а ты мечи нам привез? Мне мамка сказывала, что и меч, и комоней нам подаришь, как приедешь.

— Ты приехал. Давай меч!

— …и коней, — добавил Роман. — Татка обещал взять в поход на ворога, коли оружны будем.

— Так что ты, деда, с комонями-то не тяни! — погрозил перстом Святослав.

Роман Федорович рассмеялся и поставил внуков на пол.

— Порадовали меня от души, аж слеза прошибла. Хороши у меня внуки, в деда. А коней я вам подарю, и мечи, и сулицы. Вы только растите побыстрее. А на татар идти не спешите, сил наберитесь, ворога и на вас достанет.

Попав в руки Цветаны, мальчишки заканючили:

— Мам, можно мы посидим с дедом? Мы тихонечко… с краечку…

Но Цветана была непреклонна и увела сыновей из трапезной.

Роман Федорович, сияя глазами, поднял кубок.

— Выпьем за моих внуков, за их здоровье. Чтоб росли они воинами, достойными своего отца, не посрамили бы чести… деда, — Роман испытующе посмотрел в глаза Андрею и неожиданно закончил: —…и за Цветану, родившую таких богатырей. Сношенька, ты где? Покажись! За тебя пьем, — кивнул он зардевшейся от внимания молодой женщине, стоявшей в дверях трапезной.

Много было в застолье сказано слов, выпито хмельного меда и заморского вина, привезенного в Городец арабскими купцами, немало провозглашено здравиц. Из-за стола встали за полночь. Проводив отца в опочивальню, Андрей спросил:

— Ноне разговор поведем или на утро оставим?

— Наговоримся еще, — устало проронил Роман Федорович. — Время будет. Я у тебя до ледохода погощу. Что касаемо дружины, то моя сотня городчан не объест: с припасом идем, а коли не хватит, так куплю, серебро есть.

Лед на Волге пошел двадцать восьмого апреля в ночь. Треск стоял, аж в окнах терема слюда дребезжала.

Роман Федорович, хотя и не раз наблюдал ледоход, не вытерпел и в сопровождении сотника Семена поднялся в сторожевую башенку. Река перед ним была во всей красе. Льдины казались черными. Только иногда, блеснув боком вставшей на дыбы ледяной махины, отсвечивали тусклым лунным светом.

— Дней через десять вода очистится, и можно будет продолжить путь, — со вздохом произнес Роман Федорович. Посольство к Гази Бараджу было ему не по душе. Идти с пустыми руками туда, где подношение подарков — часть ритуала, равносильно оскорблению, и все это посольство может закончиться для посольского боярина лишением головы.

— Струги видел? — не поворачивая головы, спросил Роман Федорович сотника.

— Лодии неплохи, — отозвался Семен. — Проконопачены, просмолены, паруса крепкие, но… малы суденышки.

— Это неважно. Стольный град булгар стоит в устье Камы. Так что водой до самого места дойдем. Другое меня тревожит: как Гази примет посольство?

— Как примет? Хорошо. Вона князь Ярослав Всеволодович встречался с ним, и ништо…

— Когда? — удивленно воскликнул Роман.

Поняв, что проговорился, сотник нехотя ответил:

— Так это… ну, когда мы из Киева шли. Шли, значит-то… и попали в засаду. Думали, что пришел конец нам. Ан нет. Токмо князя Ярослава увели, а ночью он вернулся. Поговаривали, что встречался с Гази Бараджем. О чем говорили, никто не знает, но до самого Володимира с нами шли булгарские уланы. Вроде как охраняли нас от татар.

— Вон оно что, — удивленно протянул посольский боярин, — а почему раньше не сказался?

— Не смел. Князь смертью грозил, если кто языком трепать начнет. И ты уж, Роман Федорович, меня не выдай.

— Не тревожься. Ты этим рассказом такой груз с души снял… Я-то думал, что назад для нас нет пути, а ноне вижу — поживем еще. Ты, Семен, вот что: иди-ка почивать. Я тут еще малость постою, на реку полюбуюсь да подумаю о насущном.

Оставшись в одиночестве, Роман Федорович не без удивления и удовольствия взирал на ледоход, но тревожные мысли вернули его на несколько часов к разговору с Андреем.

— Как ты не поймешь, — давил голосом Роман Федорович, — в одиночку с татарами не справиться. Даже если у тебя было бы не три сотни молодцов, а три тысячи. Татар что мошкары… Не передавить.

— А мне тысячу не надо. С тысячей одна морока. Ноне татары ушли с Руси, сели где-то в низовьях Волги, а часть — в Булгарии. Волга же, что дорога между ними. И ездить по этой дороге спокойно я им не дам, — горячился Андрей.

— Городец чудом не разорен, а ты своими укусами только раззадоришь татар, и тогда они камня на камне от Радилова не оставят, по бревнышку раскатают город, а жителей побьют или уведут в полон. Ты этого хочешь?

— Не хочу, но и сидеть сложа руки не могу. Насмотрелся я на ворога, на детишек, татарами убиенных, женок поруганных, дома разоренные. Кровь закипает, как вспомню все это. И не я один хочу помститься татарве. Таких ватаг скоро множество на Руси будет…

— Может, оно и так. Только плохо все это. — Помолчав, Роман Федорович пояснил: — Обезлюдела Русь, обессилела. Не один десяток лет нужен, чтобы накопить сил. А ноне нужно терпеть. Вон, князь Ярослав, гонору на десятерых князей достанет, а и тот к татарам на поклон пошел. Меня вот к булгарам с заверениями в дружбе направил. Пойми! Мир Руси нужен, не война!

— Прости, отец, но ты с князем сам по себе, а я сам по себе. Одно обещать могу, что под Городцом татар бить не буду, но под Ошелом жизни не дам!

— Ошел — не ближний свет. Городец-то на кого оставишь? Дружину уведешь, а ну ворог подступится! Кто сыновей твоих и жену защищать станет? Мужики, что нас в лесу встретили?

Не смог Роман Федорович остепенить сына. «Горяч, норовист, до безрассудства смел. Видно, пошел в родного отца. Юрий Всеволодович по молодости таким же был — никого не слушал, делал все по-своему, даже епископ Симон не всегда его унять мог».

Город Биляр стал неузнаваем: где былое великолепие дворцов и минаретов, фонтанов и бань, роскошных и ухоженных домов богатых и знатных? Везде царили грязь и запустение. Часть городских стен разрушена, и в город можно было войти во многих местах, но Роман Федорович в сопровождении трех десятков дружинников, тащивших на себе подарки татарскому наместнику, предпочел войти в распахнутые главные ворота булгарской столицы.

Старшему воротного наряда он назвал себя и цель прибытия. Наудачу, воротник узнал «князя Романа», которого не только уважали в столице за доблесть и силу, но и любили за добрый нрав и отзывчивость на чужую беду, и это решило много проблем с размещением и встречей посольства с наместником Бату-хана в Булгарии Кутлу-Бугом.

Уже на следующее утро посольский боярин был приглашен во дворец. Ханский наместник восседал на троне булгарских царей в зале приемов. Когда Роман Федорович в сопровождении сотника Семена приблизился к трону, Кутлу-Буг принял горделивую позу и поднял глаза к потолку, выказывая своим видом величие и недоступность. Все эти ухищрения были знакомы посольскому боярину, и потому он, отвесив поясной поклон, замер в ожидании разрешения говорить.