Алексей Соловьев - Обет мести. Ратник Михаила Святого

Но узду Ивану отец всё же передал. Схватил принесённую с охоты окровавленную секиру и невесть ради чего принялся сокрушать заготовленные для зимней топки чурбаны. Бешеный характер требовал выхода душившим горло страстям.

Ванька не стал раздумывать долго. Легко вбросив тело на спину Серко, он толкнул коня пятками и с места послал его в галоп. Очень скоро дробный перестук копыт перестал доноситься до слуха Фёдора.

На заливную луговину Тьмы он выбрался через двадцать минут. Недельной давности стерня позволяла просматривать её на большое расстояние. Но везде видны были лишь копны свежепахнущего сена да островки ивняка и ольхи вокруг стариц и округлых болотинок. Ни Андрея, ни Любани, ни какой-либо иной души…

Достигнув первой копны, Иван зычно крикнул. Ответом был лишь писк куличков да плач большого коршуна, накручивавшего над полем неспешные круги. Он позвал брата ещё раз, потом ещё. В сердце начала закрадываться тревога. Иван подтолкнул Серко пятками, и тот послушно перешёл на рысь, тряско неся свою нетяжёлую ношу.

Всадник проехал с сотню саженей, когда у одной из копен заметил что-то белое. Повернул коня… и через мгновение с ужасом увидел лежавшего неподвижно человека, в котором и на большем расстоянии признал бы своего брата.

Андрей полулежал, словно откинувшись в устали на слегка потревоженную копешку. Голова безжизненно запрокинута назад и в сторону, глаза остекленело смотрели за реку. Из уголка рта, уже давно замерев в печальном беге и потемнев, багровела полоска крови, изрядно замочившая и льняную рубаху, и землю. А над воротом, страшный в своей алой красоте, цвёл искусственный цвет из подкрашенных охрой перьев…

Из лука ударили в упор, стрела вошла в горло сверху вниз. Била опытная рука, умевшая тянуть тетиву: длинное жало вылезло под лопаткой. Стрелок не оставил жертве ни малейшего шанса…

Все эти подробности Иван рассмотрел, соскочив с седла и попытавшись перевернуть уже одеревеневшее тело. Он понял, что убили ещё накануне вечером, когда брат нетерпеливо искал встречи с любимой. Но тогда где же она? Почему не вернулась в деревню и не известила горьким плачем о страшносодеянном?

Ведя опасливо косящегося на мертвяка Серко в поводу, Иван медленно пошел от копны. И почти тотчас наткнулся на следы подков. Вот конь подскакал коротким скоком, вот танцевал почти на месте. А вот понёсся на махах в сторону недалёкого леса. Почему туда? Подъехал-то убийца явно от реки!

Охотник читал следы, словно дьяк грамотку. Конь недолго шёл галопом, потом вновь танцевал на месте. А потом короткой рысью понёс хозяина к Тьме. Отчего такой странный зигзаг?

Цепкий взгляд Ивана ухватил в короткой стерне какой-то шнурочек. А когда потянул за него, неожиданная серебряная капелька сверкнула и вновь погасла. Он нагнулся, поднял маленький нательный крестик. Еще раз глянул на разорванный кожаный шнурок в своей руке. И только теперь понял всё!!

Он хорошо знал этот крестик. Любаня надевала свое единственное дорогое украшение лишь по праздникам, в будни меняя на более привычный можжевеловый. Чтоб не жаль было, если заденешь за что-то в тяжелой работе, и чтоб дарил телу неуловимо-прекрасный аромат дерева, на котором, по преданиям, был распят сам Спаситель. А раз крошечный кусочек серебра сорвался с шеи хозяйки, то выходило, что она никак не могла вернуться в родную избу. Ибо в лучшем случае сидела сейчас полонянкой в чьём-то темном и пыльном сарае!

Незнакомец убил Андрея. Потом погнался за молодой женщиной, догнал, нагнулся, ухватил под крепкие груди, втянул на скакуна, перекинул через седло. И увёз себе на забаву, за считаные мгновения разом сломав две человеческие судьбы…

Иван почувствовал, как горло стиснули спазмы. Он невольно сглотнул, пытаясь прогнать неприятное ощущение. Провел по лицу ладонью, приходя в себя. И острожел.

Заметив невдалеке несколько кустов ольхи, дошёл до них и привязал коня, в одиночку отправившись по следам. Он хотел понять: кто это мог быть? Кто преступил законы Божьи и человеческие, откуда он ехал, один ли был в тот проклятый вечер?

Новые подковы на всех четырех копытах явно говорили о том, что бедностью убийца не отличался. Но тогда ещё непонятнее становилось, что могло завлечь такого человека на Богом забытый луг? За десять верст от главного града княжества. А если он был не из Твери, то тогда откуда?

На самом берегу речки Иван наткнулся на новые следы. Ещё трое конных! Два стояли спокойно. А третий явно горячил своего скакуна, дважды заставляя того вздыбиться. Приехали от Волги, к ней же потом и вернулись. Словно нашли то, за чем пожаловали на Тьму. Словно знали о назначенном здесь свидании. А может, действительно поджидали молодых?

Голова слегка закружилась от раздумий. Иван пал на колени, зачерпнул пригоршню тепловатой воды, умылся. Вторую бросил за ворот. Сел на траву, запустил пальцы в длинные волосы, задумался.

«Нет, они явно с Твери пожаловали! Более неоткуда. Ехать по следу? Нет смысла: они давно уже за стеной. Тогда, может, прямо на княжий двор, пасть перед Михайлой и пожалиться? Пусть наведёт сыск, он единственная надежа и заступа от охальников. А что сказать? Что четверо убили брата и украли Любаню? На воротах стража стоит постоянно, может, и видела таковых. Да, надо вертаться домой, а потом вместе с Протасием подаваться до великого князя! Если он не поможет, то уж никто боле!..»

Приняв решение, Иван вернулся. Отвязал коня, взвалил ему на спину тело брата. Страшно крикнул на затанцевавшего под мертвяком Серко, взял повод в руки и пешим пошёл к деревне. Горек был тот путь!..

В двух избах словно по команде взвыли бабы. Фёдор долгим немигающим взглядом смотрел на внесённого в дом сына. Пальцы правой руки намертво вцепились в одежду, пальцы левой, усохшей, скрюченные и худые, бесконтрольно шевелились, словно муха в спутавшей её невидимой паутине.

— Кто?! — не глядя на второго сына, разлепил уста отец.

Иван подробно рассказал все, что увидел. Подытожил:

— Надо, бать, на княжий двор ехать. Пусть ищет татей!

— К Михайле?..

Глаза расширились, в них появилось какое-то новое выражение. Неожиданно Фёдор ухватил своими необычайно сильными пальцами стрелу у оперения и резким движением переломил дерево. Потом рывком вытащил за острие всё остальное.

— Жалиться хочешь? — сжав оба обломка в кулаке, повернулся он к Ивану. — Жалиться, да? А на кого, ты хоть понимаешь?

В его зрачках появилось такое выражение, словно он вознамерился ударить сына. Иван невольно отшатнулся назад.

— Ты что, батя?

— А вот что!!

Затрясшись, Фёдор отшвырнул обломки в угол. Громко сапнул, набирая полные лёгкие воздуха, и уже спокойнее продолжал: