Валерий Замыслов - Горький хлеб

Рубеж XVI и XVII веков. Трудное, суровое время. Крестьяне еще помнят Юрьев день, когда было можно, бросив шапку о землю, сказать помещику:

— Будя, государь, попил моей кровушки, хватит! Ухожу, а там твоя воля поминать меня добром али лихом!

Конечно, право ухода от помещика раз в год в течение одной недели перед Юрьевым днем и одной недели после было трудноосуществимым правом, ибо надо было отдать долг помещику да и лихву приплатить, надо было разорить, пусть немудрящее, а все же соленым мужицким потом политое хозяйство. Однако право крестьянина уйти, если стало совсем невмоготу, в какой‑то мере обуздывало, помещика, ограничивало его жадность.

Но оно же открывало возможность для более крупных, экономически более мощных хозяйств переманивать крестьян из мелких поместий всевозможными посулами всяческих поблажек. Такими владельцами крупных хозяйств были в основном древние боярские и княжеские роды, а мелкими хозяйствами, в своем большинстве, владели служилые дворяне. Таким образом, картина борьбы крестьян с феодалами усложнялась борьбой внутри самого класса феодалов, где идущее в гору, завоевывающее все новые и новые экономические и политические высоты дворянство сталкивалось с древним, ветшающим, но все еще весьма мощным боярством.

В это же время русские цари один за другим, и Иван III, и Иван Грозный, и Борис Годунов вели упорную борьбу за укрепление централизованного государства, борьбу против центробежных стремлений князей и бояр, еще помнивших, как их деды и прадеды сидели в своих уделах независимыми, в большей или в меньшей степени самостоятельными государями.

В этих исторических условиях естественным союзником царского правительства оказывался служилый класс ‑ дворянство, для которого жизненно необходимым было полное закрепощение подвластных им крестьян. И царское правительство идет навстречу требованиям дворянства, сперва в виде указа о" заповедных летах", когда были запрещены переходы крестьян, а потом и окончательной отмене Юрьева дня, т. е. полном закрепощении крестьян. Эти меры, в конечном итоге, оказались выгодными и для крупных земельных собственников и вели к неограниченной эксплуатации мужика. Одновременно росли и росли государственные поборы, ибо Русское государство, раскинувшееся на огромном пространстве, требовало содержания больших и мощных вооруженных сил.

Конечно, усиление гнета и порабощения, увеличение помещичьих и государственных поборов порождало в массах крестьянства сперва подспудный протест, проявлявшийся в виде отдельных вспышек, потом все более острое, все более массовое недовольство, которое и завершилось грандиозным восстанием, крестьянской войной под руководством Ивана Исаевича Болотникова.

Эта грозная, насыщенная событиями огромной исторической важности эпоха и нашла отражение в книге В. А. Замыслова "Горький хлеб", которая является, по замыслу автора, только первой частью трилогии" Иван Болотников".

В романе" Горький хлеб" рассказывается о юности Болотникова, еще простого деревенского парня, которому пришлось испытать на себе всю тяжесть крепостного гнета.

Автор убедительно показывает, как в народных глубинах росла ненависть к угнетателям, как постепенно сами условия подневольной жизни выковывали характер крестьянского вождя, которому было суждено в будущем потрясти устои феодально‑крепостнического государства.

В будущем. Пока на страницах романа мы видим совсем молодого Ивашку Болотникова.

Следует отдать должное автору ‑ он очень много и добросовестно работал, собирая материалы для романа, много раз пересматривал и переписывал текст в упорных поисках исторической правды.

Об этой, основной задаче, встающей перед каждым автором исторического повествования, в свое время очень хорошо сказал Алексей Николаевич Толстой.

"…Вы спрашиваете ‑ можно ли "присочинить" биографию историческому лицу. Должно. Но сделать это так, чтобы это было вероятно, сделать так, что это (сочиненное) если и не было, то должно было быть".

Именно в этом направлении и пришлось очень много потрудиться В. А. Замыслову, ибо о юности Болотникова мы знаем мало, а автору надо было написать портрет своего героя убедительным и исторически верным. Думается, что эта основная задача автором решена. Автору пришлось изучить не только исторические события, но и широкий круг памятников материальной культуры. Надеюсь, что читатели по достоинству оценят большой труд автора и, с интересом прочтя книгу о юности Ивана Болотникова, будут нетерпеливо ждать появления на прилавках книжных магазинов второй, а позднее и третьей части трилогии.

Мне остается пожелать автору в дальнейшем большого труда и большого успеха в его не легких, но интересных творческих поисках.

М. Рапов

Лес сумрачен, неприветлив. Частые коряги и сучья вконец размочалили лапти, в лоскутья изодрали сермяжный кафтан.

— Сгину, не выберусь. Помоги, господи, ‑ устало бормочет лохматый тощий бродяга и, задрав бороду, вяло крестится на мутнеющийся в косматых вершинах елей край неба.

Скиталец ослаб, дышит тяжело, хрипло. Опять запинается и падает всем длинным костлявым телом на сухой валежник.

"Все теперь. Конец рабу божию Пахому. Подняться мочи нет. Да и пошто? Все едино не выбраться. Глухомань, зверье да гнус. Эвон черна птица каркает. Чует ворон, что меня хворь одолела. Поди, сперва глаза клевать зачнет. Уж лучше бы медведь задрал. Оно разом и помирать веселее".

Ворон спускается ниже на мохнатую еловую лапу, обдав сухой пахучей хвоей желтое лице скитальца с запавшими глазами и ввалившимися, заросшими щеками.

Пахом лежит покорно и тихо. Открывает глаза и едва шевелит рукой. Ворон отлетает на вздыбленную корягу и ждет жадно, терпеливо. Вот уже скоро начнется для него пир.

Бродяга слабо стонет, руки раскинул словно на распятии. Трещат сучья, шуршит хвоя. Ворон снимается с коряги на вершину ели.

Перед человеком стоит лось ‑ весь литой, могучий, в темно‑бурой шерсти, с пышными ветвистыми рогами.

Пахом смотрит на зверя спокойно, без страха, А лось замер, круглыми выпуклыми глазищами уставился на опрокинутого навзничь человека.

"И‑эх, мясист сохатый" ‑ невольно думает бродяга, и полумертвые глаза его вновь ожили и загорелись волчьим голодным блеском.

Бродяга глотает слюну и тянется рукой к кожаному поясу. Там длинный острый нож в плетеном туеске.

"Пресвятая богородица, сотвори милость свою, придай силы одолеть сохатого. Будет мясо ‑ стану жить. А не то смерть грядет", ‑ одними губами шепчет Пахом и потихоньку вытаскивает нож из туеска.