Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Сознавая, что в его жизни наступает переломный час, кой либо укрепит власть князя в Новгороде, либо вышибет его из седла, Ярослав долгие ночные часы простоял в Крестовой палате дворца, рьяно молясь и Спасителю, и Богородице, и триединой Троице, и святым чудотворцам. Он истово, как никто из русских князей, верил в Бога и с чистым сердцем полагал, что именно Бог придает ему силы и всячески помогает во всех его деяниях.

Без искренней веры в Христа, думал Ярослав, невозможно приступать к любому благому намерению, и он не только неизменно перечитывал Библию, но и ревностно соблюдал посты: Великий, Петров, Успенский, Рождественский, и однодневные, в среду и пятницу, в течение всего года, а также в крещенский сочельник, в день усекновения главы Иоанна Крестителя, в день воздвижения креста Господня.

Исключение составляли сплошные седмицы: Мытаря и Фарисея, Сырная неделя (масленица), Прощеное воскресение, Пасхальная неделя, Троицкая, Святки.

Никогда не забывал Ярослав Владимирович причащаться и исповедоваться. После исповеди лицо его становилось просветленным, душа ублаготворенной.

Близкие люди князя ведали, что его вера не была показной, он никогда не стремился подчеркнуть своё боголюбие, и всем казалось, что Ярослав большую часть времени проводит не в молитвах, а в неустанных мирских делах. Вот и ныне он решился на такую дерзкую новину, на кою не удосужились прежние новгородские князья.

Ярослав ехал на знаменитое Новгородское вече, коего еще не существовало даже в Киеве. В Новгороде же вече избирало князей, заключало с ним «ряд-договор», решало вопросы управления, суда, войны и мира.

Князь подписал «ряд» в первую же неделю своего пребывания в городе. Сим договором новгородцы оформляли защиту своих сословных прав. Ярослав в знак нерушимости своего слова целовал крест на «грамоте новгородской».

Прочитав грамоту прежде ее подписания, он был крайне раздосадован, но лезть на рожон с Господином Великим Новгородом не возжелал: дело может принять опасный оборот, в коем победы ему не снискать. Надо приручать новгородцев постепенно, и шаг за шагом, подсекая новгородские вольности, укреплять свою власть. Иного выбора нет.

В Новгороде на вече люди собираются по своему ряду и стоят не зряшной толпой, а по улицам. Между собой улиц нельзя путать, а своим улицам следует расставляться по городским концам. Каждой улице стоять за своим уличанским старшиной под общим старшиной каждого городского конца.

Каждый, услыхав зов, тянется на вече в чем был. Одежду люди носят по достатку и по работе. На вече же у всех новгородцев равное место. Так навечно положено по древнему закону, так пошло со старого города Славенска. Один за всех обязан стоять всей своей силой и достоянием, и за него все так же стоят… Нет голоса купленным рабам и закупу, который продался за долг, пока он не отработается. А вольные люди все равны…

Вскоре Ярослав очутился на Вечевой площади. Меченоша Славутка привязал коня обочь помоста и тут же остался, с любопытством наблюдая за шумными новгородцами. С недоуменных уст простолюдинов слетали одни и те же слова:

— Чего приключилось?

— Аль войной кто прет?

Осмотрительные старосты ремесленных слобод пока помалкивали: они не донесли до мастеров разговор с князем Ярославом: мастеровые — народ увертливый, всякое может статься.

— Посадник, чего рта не открываешь?..

Но посадник Константин лишь разводил руками. Он, как член Совета Господ, некогда избранный вече, сидел на лаве помоста вкупе с именитыми боярами и тысяцким.

Молчание посадника еще больше подогревало интерес новгородцев. Отродясь не было, дабы глава города не ведал, отчего загремел вечевой сполох. Гам все больше усиливался.

Ярослав неторопко взошел на помост, снял шапку, отороченную собольим мехом, в пояс поклонился святой Софии, а затем всему люду новгородскому.

Вече примолкло, а князь глянул на людское море, и сердце его дрогнуло. От вече веяло такой бешеной силищей, что Ярославу на какое-то время стало не по себе.

А вече нетерпеливо взревело:

— Говори, князь!

И князь, придя в себя, заговорил:

— Я горячо приветствую тебя, Господин Великий Новгород! Впервые мне приходиться выступать с такого знатного места. Прошу выслушать меня, господа честные новгородцы, и рассудить. Не буду ходить вдоль да около, а молвлю прямо. Великий киевский князь собирает с Новгорода три тысячи гривен серебра. Ежегодно сорок пудов! Ни один город Руси столь не платит. Не слишком ли тяжкое бремя несет на себе Господин Великий Новгород?

— Тяжкое, князь! — первыми закричали мастеровые и старосты слобод.

— Ремесло хиреет!

— На торги нечего вынести! Едва концы с концами сводим!

Долго гомонил ремесленный люд. Богатеи же пока помалкивали, ожидая дальнейших княжеских слов.

— По голосам вашим чую: бремя тяжкое. А посему я прошу согласия вече — отказать киевскому князю в дани.

Немедля резво вскочил с лавки посадник Константин.

— Худые слова сказал князь Ярослав! Многие годы мы платим князю Владимиру дань, и будем платить! Будем! Иначе Киев на нас войной пойдет. Не желаем проливать кровь!

— Не желаем! — вторил посаднику Совет Господ.

И тут загомонили боярские доброхоты:

— У князя Владимира великое войско!

— Всю Русь на нас соберет!

— Костьми ляжем!

— Гнать Ярослава!..

Тогда закипел и ремесленный люд:

— Не позволим!

— Ярослав дело говорит!

— Стоять за Ярослава!..

Вече раскололось.

Бояре Ярослава жаждали поддержать своего господина, но «степенных» речей не получилось: поднялся такой несусветный гомон, кой, казалось, уже никому на свете не остановить.

Дело дошло до драк. Уличане Славенского конца схватились с уличанами зажиточного Неревского, в коем проживал посадник.

Князь, сохраняя выдержку, продолжал стоять на помосте.

Набежал свежий упругий ветер, взлохматил на голове Ярослава густые русые волосы, вскинул голубое корзно за плечи.

Один из боярских доброхотов, всему Новгороду известный богатырь Вахоня с Неревского конца, вскочил на помост и с дерзкой руганью обрушился на князя.

— Долой Ярослава! Прочь из Новгорода!..

Едва с кулаками на князя не полез.

Пришлось вмешаться Могуте. Он, на голову ниже местного богатыря, обхватил Вахоню за поясницу, оторвал от дощатого настила и играючи перекинул через помост.

Вече вначале ахнуло, а затем неудержимо расхохоталось.

— Ай да княжой боярин!

— Экого силача выбросил!

Смех на некоторое время растопил людскую свару, но вскоре она вновь забушевала, пока на помост не вошел купец Мефодий, уважаемый новгородцами торговый человек.

Он вскинул руки и, дождавшись, когда вече утихомирится, произнес: