Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

— Пожми мою руку, да посильней.

— Не надо, князь, — засмущался Могутка.

— Пожми, сказываю!

— Не заставляй, князь… Пальцы переломаю… Коль желаешь меня испытать, то разъяри на меня большого и сильного быка.

— Разъярить? А испуг не возьмет?

— Узришь, князь.

Мощного быка разыскали и привязали к дереву. Могутка Бобок попросил развести костер и положить в него железную пластину:

— Раскалите железяку до бела, и быка погрейте, дабы до ребер прихватило.

— Страсть озлится! И не жутко тебе, сынок? С быком-то ты, отродясь, не дрался, — озабоченно молвил отец.

— А вот и померяемся силушкой. Не робей, батя!

Для поединка выбрали вытоптанную ратниками луговину, вокруг коей расположились лучники: рассвирепевший бык может так попереть, что его только меткие стрелы остановят.

Позади лучников сидели на конях великий князь и его сыновья.

Когда на быка наложили раскаленную пластину, Могутка, облаченный в красную рубаху, совершенно безоружный, крикнул:

— Рубите мечами веревки, и немедля убегайте!

Бык взревел от нестерпимой боли, а затем, увидев в тридцати шагах обидчика в красной рубахе, кинулся в его сторону. Кинулся бешено и с одной целю — вонзить рога и раздавить копытами, сделать из человека кровавое месиво.

«И побежал бык мимо него, и схватил быка рукою за бок и вырвал кожу с мясом, сколько захватила его рука».

Бык отскочил и развернулся для нового наскока, но Могутка ловко увернулся, ухватил левой рукой разъяренное животное за рог, а другой — нанес быку чудовищный удар кулаком в ухо. И тот рухнул подле его ног.

— Слава Могутке! — воскликнул, не подавляя восторга, князь Ярослав.

— Слава! — громогласно отозвалось войско.

Великий князь удовлетворенно пощипал перстами пышные усы и подъехал к богатырю.

— Силен же ты, кожемяка. Буду за тебя Богу молиться, дабы степняка побил.

Владимир повелел в ту же ночь облачиться дружине в доспехи.

На другое утро пришли печенеги и стали вызывать супротивника:

— Где же ваш муж? Наш готов!

— И наш готов!

И сошлись обе стороны. Печенеги выпустили своего мужа, а встречу ему устремился Могутка. Великан, увидев супротивника, посмеялся: да такого воина он раздавит как клопа.

Для поединка размерили между войсками место. Когда печенег двинулся на Могутку, кочевники подняли такой устрашающий гвалт (с визгом и воем), что хоть уши затыкай. Русичи же словно окаменели, застыв в напряженном суровом молчании; никогда еще не слышали они такого запугивающего разноголосого гама.

«Могутка чует лишь несусветный гомон степняков. Каково ему?» — озаботился Ярослав и тронул коня. Поравнявшись с кожемякой, коснулся перщатой рукавицей его плеча, ободрил:

— Не так страшен черт. За тобой Русь, друже!

— Ведаю, княже. Ведаю!

Ярослав увидел такие отважные, огненные и уверенные глаза, что он невольно успокоился и тотчас отъехал к русичам.

«И схватились (богатыри), и начали крепко жать друг друга, и удавил (русский) муж печенежина руками до смерти. И бросил его оземь».

Дружина княжеская, воскликнув победу, бросилась на устрашенное войско печенегов, кое едва могло спастись бегством. Развеселый Владимир в память сему случаю, заложил на берегу Трубежа город и назвал его Переяславлем: [108]ибо юноша русский переял у врагов славу .

Великий князь, наградив витязя и отца его саном боярским, возвратился с торжеством в Киев.

Могутка не был прежде ни воином, ни боярином. Возвел его в старшую дружину и в «княжьи мужи» сам великий князь.

Но по древнему обычаю вольный человек, превратившийся в воина, имел право перейти на службу в любую дружину, и тем не преминули воспользоваться сыновья Владимира.

— Я хотел, чтобы ты, Могутка, был в моей дружине. Будет тебе всеобщий почет, — молвил новгородский князь Вышеслав.

— Это в Новгороде-то? — рассмеялся полоцкий Изяслав. — Да у тебя новгородцы каждый день драки чинят. Вечно они чем-то недовольны. Не приживется у тебя, Могутка.

Великий князь, послушав разговоры сыновей, рассудил:

— А пусть сей славный воин сам себе дружину выберет.

Капустные глаза Могутки остановились на Ярославе.

— Изведал я, князь Ярослав Владимирыч, что в твоей ростовской дружине боярин Колыван служит. А я на его кожевне в трудниках ходил. Додон Елизарыч строг, беглецом меня сочтет. Надо ему обо всем самому поведать. Да и на Ростов охота глянуть, чу, на большом озере стоит. Ростовскую щуку охота пымать.

Дружинники рассмеялись, а Ярослав подошел к Могутке, обнял за плечи и тепло изронил:

— Рад, друже, за твой выбор. У нас в Ростове ты будешь всегда чтим.

Великий князь после шумного пира молвил сыновьям:

— Поспеете в свои города, отдохните, позабавьтесь охотой, побудьте подле отца.

Владимир Святославич, разослав сыновей по городам Руси, теперь редко встречался с ними. А пора уж к чадам своим приглядеться. В жизни всякое случается. Недругов у Руси хватает. Ныне ты во здравии, а завтра можешь и под вражеский меч угодить. Кому тогда наследовать стольным городом и быть великим князем?

Владимир Святославич не впервой задумывался об этом, но выбора в своих мыслях так и не сделал.

«Успею, — решил он. — Авось, Господь и даст долгую жизнь. А назовешь преемника — беду накличешь. Во-первых, на себя: Чернобог [109]только и ждет, дабы уволочь на тот свет. Стоит изречь, кому сидеть на престоле, и он — тут как тут. Наследника, мол, на боярском совете нарек, ныне к кончине готовься. А во-вторых, наследника остальные сыны не возлюбят, и загуляют по Руси междоусобицы. Кому не пожелается завладеть верховной властью? Нет, пусть обождут сыны другого часа, когда он будет стар, немощен и охвачен недугами. А ныне он крепок, как дуб, недаром ему наложницы покоя не дают. А их едва ли не тысяча. Дай Бог успеть с каждой красавицей на ложе побывать. Прости, Господи, грехи тяжкие!»…

Великий князь перекрестился и пошел в Крестовую палату.

Князь Ярослав решил поохотиться на тура или вепря. Что попадется. С ним подался в леса обычный десяток дружинников, — с неизменным Заботкой, а теперь и с Могуткой, молодым боярином, Могутой Лукьянычем.

Прошел час, другой, а удача князю не сопутствовала.

— Надо было ловчих с собаками взять, — посетовал Заботка. — Без гончих тяжеленько на зверя ходить. Нюх у них отменный. Никак от нас в дремучие леса убежали.

— Ничего, ничего, Заботка. И мы в дремучие леса углубимся. Где-нибудь на поляне и столкнемся.

Миновал еще час. Всадники с трудом пробивались через трущобы, но вскоре они поредели, и перед дружинниками оказалось огромное непроходимое болото.

— И надо же куда заехали, — поглядывая на топь с чахлым осинником, покачал головой меченоша.