Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Ярослав, забыв обо всем на свете, смотрел на нее влюбленными глазами, и девушка это чувствовала, ей это впервые пришлось по сердцу, и она, чтобы скрыть своё неизведанное ощущение, постаралась отвлечь Ярослава.

— Упряжь у твоих ног, князь. Может, все-таки догадаешься, как Буланку обрядить? С чего начнешь?

— Пожалуй, с седла.

— А вот и нет, князь. Только и ведаешь свое седло.

— Тогда с удил.

— Попробуй, — с лукавинкой улыбнулась Березиня…

Прошка, вернувшись с овина, увидел подле избы боярина Могуту и княжьего меченошу. Сердце его екнуло. Опять что-то понадобилось князю!

Всё, казалось бы, уладилось, всё потрафило Прошке: и добрая изба, на десяток верст удаленная от Ростова, и само сельцо, раскинутое вдоль реки Вексы, и ухоженная пашня в три поля (корчевать не надо), и лес, изобиловавший зверьем и дикой птицей (есть, где силки раскинуть).

Доставили Прошке и всякую живность на двор, и жито на зиму в сусек засыпали, и даже тяжелый жернов-крутило на телеге привезли. Про одёжу не забыли. И для зимы и для лета. Теперь живи Прошка — и беды не ведай.

Мужики Белогостиц встретили появление Прошки и его семьи без особого удивления: князь нередко тиунов из своей челяди меняет. Теперь им под новым хозяином ходить.

Но новый тиун повел себя почему-то необычно: буркнул, что прислан князем, но сосельников на сход не собрал, никаких повелений не отдал и лишь своим хозяйством занялся.

Мужики судачили:

— Диковатый тиун. Бука.

— Никак, допрежь приглядеться к нам надумал, а потом держись!

— И другое чудно, мужики. Из княжьей челяди, а нашей старой веры держится. Велеса перед пашней поставил. У Ярослава-то все холопы к кресту приведены.

— Чудно!

Мужики пожимали плечами, а новый тиун по-прежнему жил лишь своим домом.

— Доброго здоровья, — поклонился дружинникам Прошка. — Князь, никак, в избе?

— Пока не заходил. До леска прогуляться ушел, — хмыкнув в окладистую русую бородку, отозвался Заботка.

— Ну-ну, — кивнул Прошка и, войдя во двор, чтобы положить вилы, тотчас увидел, что Буланки в стойле нет. Выбежал к дружинникам.

— А куда мою лошаденку свели?

Прошка был настолько огорошен и удручен, что Могута и Заботка невольно улыбнулись.

— Аль дорога тебе лошаденка?

— А какому мужику она не дорога? Без лошаденки — пропащее дело.

— Да ты не горюй, Прохор. Глянь на свое поле, — добродушно молвил Могута.

Прошка глянул, и глазам своим не поверил: от раменья, по краю неширокой межи, его дочь Березиня вела за узду Буланку, а обочь ее вышагивал князь Ярослав.

— О боги! Отколь это они?

— Так я ж тебе толковал: князь прогуляться ушел, и Березиня с ним. Уразумел? — молвил Заботка.

— Дык… А лошаденку зачем брали?

— И лошаденку на прогулку.

Прошка так ничего и не понял.

— Как жив-здоров Прохор? — весело спросил его Ярослав.

— Да пока грех жалобиться, князь. Благодарствую за щедроты твои, — степенно отозвался мужик, а сам кинул озабоченный взгляд на Березиню.

Спокойна, и даже глаза со смешинкой. Но на какой ляд ей сдалось Буланку к раменью водить?

— Заночевать не пустишь, Прохор?

— Дык… И спрошать не надо, завсегда рады, князь. Места хватит… Дочка, ступай в дом, помоги матери дорогих гостей встретить.

Введя лошадь в стойло, Прошка вновь изумился: чересседельник был подвязан под брюхом Буланки.

На другое утро Ярослав сказал Могуте и меченоше:

— Собирайтесь в Ростов, а я здесь на денек останусь.

Заботка конечно же понял причину приказа Ярослава, но всё же заупрямился: он, постоянный телохранитель, никогда не оставлял князя одного.

— Пожалуй, мне бы остаться, князь. Неровен час…

— Тебя, видимо, не зря нарекли Заботкой. И всё же поезжай.

Дружинники уехали, а князь посмотрел в сторону опушки леса и… увидел Березиню, стоящую на коленях перед истуканом Велесом. Девушка о чем-то молилась. О чем? Что она просит у своего бога? Подойти и спросить? Неразумно. Березиня может и обидеться. Нельзя человеку другой веры отрывать язычницу от мольбища.

Ярослав присел на колодезный сруб и стал выжидать возвращения девушки в избу.

Из дома вышел Прошка, и глаза его стали хмурыми: он-то надеялся, что князь отбыл вместе с дружинниками. Вчерашнее оживленное, улыбчивое лицо дочери его не утешило.

Березиня, кажется, была довольна встречей с князем. Чем же он ее улестил? Раньше дочь была сдержанной к Ярославу и не давала ему никакого повода на сближение. Что же произошло?.. А князь настырен. Исподволь, но так и приручит к себе дочку. Но то ж беда! Уж, коль Березине по нраву придется Ярослав, она уйдет в его терем, — и прощай любимое чадушко. Станет его наложницей, вот и вся честь. Правда, Ярослав о какой-то рабыне Малуше сказывал, на коей женился князь Святослав. Вот-де и он так сотворит, если Березиня его полюбит. Сказки! Бык и гусыня в паре не ходят. Натешится князь — и Березиню с глаз долой. Вернется в избу дочка заплаканной и опороченной. Кому такая будет нужна? Да самый последний парень-замухрышка на нее не взглянет. И наступит для Березини горе-горькая пора.

Тяжело вздохнул Прошка.

А Ярослав, не замечая хозяина избы, всё смотрел и смотрел в сторону девушки. Долго же она молится своему богу. Неужели прощения просит за вчерашнюю встречу с христианином? Ведь для нее он — поганый, иноверец.

После киевского крещения дремучая Русь, по существу, так и осталась старообрядческой. Священник ростовской Успенской церкви Никодим, как ни старается тихо и мирно беседовать с горожанами о достоинствах новой религии, но ростовцы и слушать ничего не желают, гонят священника прочь.

Наконец-то Березиня вернулась от Велеса. Ярослав испытующе глянул в ее лицо и с облегчением вздохнул: оно не было строгим и замкнутым, напротив — покойным и просветленным.

— Здравствуй, князь. Аль водицы захотел напиться, да не ведаешь, как с журавлем управиться?

— Угадала, Березиня. Сижу и слезами истекаю, как бы мне, бестолковому, водицы добыть.

— На сей раз, шутишь, князь. А может, и в самом деле водицы желаешь.

— Из твоих рук, Березиня, мне водица слаще меду покажется.

— Вот и испей!

Девушка потянулась к веревке, привязанной к шесту журавля, и Ярослав невольно залюбовался ее гибким щедрым телом, облепленным длинной, полотняной рубахой. Он на миг представил Березиню оголенной, и его кинуло в жар.

Он неторопко пил из бадейки и одним глазом косил на изящную обнаженную шею Березини, к коей ему страстно захотелось припасть своими губами.

— И впрямь водицы захотел, Ярослав Владимирыч.

— Добра водица, Березиня, — оторвавшись от деревянной бадейки молвил князь и благодарно положил свою руку на ладонь девушки.