Йорг Кастнер - Чистилище

По пути я расспрашивал Риккардо о его сестре.

– Мария, кажется, за что-то сердится на меня. Хотел бы я узнать, в чем причина.

Риккардо бросил на меня испытующий взгляд и спросил:

– Мария нравится вам, не так ли?

– Я мог бы соврать, но не хочу.

– Мария – не девчонка, с которой можно поразвлечься некоторое время.

– Я об этом не говорил, да и в мыслях не допускал такого.

– Но вы ведь прибыли из другой страны, из другого мира, синьор. Когда вы закончите свою работу здесь, вам придется вернуться в свой мир, а для Марии это не подходит.

– Откуда ты это знаешь?

Риккардо постучал указательным пальцем правой руки по лбу и, усмехнувшись, сказал:

– Я – всего лишь простой человек, но там внутри отнюдь не солома.

– Возможно, ты и прав, что я из другого мира. Однако Мария сама должна решить, стоит ли ей рисковать, привыкая к новой жизни.

– D'accordo, согласен, спросите Марию!

– Но как? Она избегает меня, почти как эти деревенские жители.

– Она боится вашего мира и этого вестника несчастья.

– Мария всегда так беспокоится из-за канюка?

– Она выросла в очень набожной семье, а у нас вера тесно связана с предрассудками.

Я бы охотно поговорил с Риккардо еще о его сестре, но мы подошли к стенам Борго-Сан-Пьетро, и их мрачный вид заставил нас замолчать. Пара человек, завидев нас издалека, тут же исчезла. И вновь нас встретили пустынные, словно вымершие переулки деревни. Когда мы добрались до деревенской площади и пошли прямиком к дому бургомистра, нам на глаза попался маленький Ромоло, который выбежал из двери, держа в руках узелок из ткани. Я окликнул его и спросил, дома ли отец.

Он молча взглянул на меня и помотал головой.

– И где же он тогда?

– На поле, – ответил мальчик. – Я несу ему немного хлеба.

Мы пошли вместе с Ромоло и проводили его к отцу, который с раннего утра работал в поле и под усиливающимся теплом позднего сентябрьского солнца начал немного потеть. Он встретил нас удивленным взглядом, но, по крайней мере, не пустился от нас наутек. Он развернул узелок и предложил нам отведать ароматного свежеиспеченного хлеба.

– Мы не привыкли к такому дружелюбию от жителей вашей деревни, – озадаченно произнес я.

– Мои люди боятся вас и ваших солдат.

– Солдаты сопровождают меня для защиты. – И многозначительно взглянув на Риккардо, я добавил: – На меня недавно напали бандиты.

Джованни Кавара сунул в рот кусок хлеба и сказал, пережевывая:

– Я ничего не имею лично против вас, синьор, но я хотел бы, чтобы бандиты оставили вас у себя.

– Почему?

– Потому что вы приносите несчастье в нашу деревню.

– Речь идет о древнем этрусском городе, не так ли? Вы знаете об этом больше, чем нам рассказали, синьор Кавара. – С моей стороны эта фраза прозвучала скорее как утверждение, нежели вопрос. Другой причины в том, что земляки Кавары куда-то исчезли, я не видел.

Кавара перестал жевать и повернулся на запад, туда, где находились остатки этрусского поселения. После паузы он серьезно произнес:

– Кто потревожит сон ангелов, обречет себя на погибель.

– Что вы хотите этим сказать?

– Оставьте ангелов в покое, тогда ангелы оставят в покое людей!

– Какие ангелы?

– Крылатые существа.

Постепенно я начал кое-что понимать. Я подумал об этрусских произведениях искусства, на которых часто встречались изображения существ, подобных ангелам. Но такие изображения возникали еще до того, как на эту землю распространилось христианство. Жители деревни когда-то натолкнулись на остатки керамики, и с тех пор засыпанный город для них – святыня, убежище ангелов, которое нельзя тревожить.

– Это не ангелы, – попытался объяснить я. – Изображения этрусков лишь случайно напоминают тех существ, о которых говорит Церковь.

– Да что вы об этом знаете, – проворчал Кавара и снова вернулся к своей работе. Не оборачиваясь к нам, он сказал: – Уходите, бегите из этих гор как можно скорее! Или нас всех постигнет несчастье.

– Мы уйдем лишь тогда, когда закончим нашу работу. Если нам никто не поможет, это затянется надолго.

– Никто из Борго-Сан-Пьетро не будет вам помогать!

Разочарованные ответом, мы отправились в обратный путь к лагерю, и я сказал Риккардо:

– Видимо, нам придется здесь пробыть намного дольше.

Он покачал головой.

– Нет, нам нужна помощь.

– Но кто поможет нам?

– Жители других деревень, для которых хорошее жалованье значит больше, чем засыпанный город. С вашего позволения, синьор, я еще сегодня отправлюсь в путь, чтобы нанять новых рабочих. Вам только придется дать мне немного денег, чтобы я мог заинтересовать людей. А вы должны пообещать мне, что будете хорошо приглядывать за Марией.

Я обещал ему это с радостью, но не догадывался, что вскоре мне придется нарушить свое слово.

На второй день после отъезда Риккардо нас постигла беда, которую можно сравнить разве что с грозой, разразившейся посреди ясного неба и извергающей из своего свинцового чрева смертоносные молнии. Я вместе с солдатами спускался в подземный ход, как вдруг услышал громкие крики и треск выстрелов. Шум доносился со стороны лагеря, где остался капитан Ленуа и вторая половина солдат. Но самое главное – там была Мария, которая занималась приготовлением обеда.

Словно парализованные, мы прекратили работу и прислушались. Я вылез наружу первым и приказал солдатам следовать за мной.

– Но мы ведь оставили наши мушкеты в лагере, – ответил один сержант. – У нас здесь только лопаты.

– Ну и что? – бросил я в ответ и пустился бежать, не заботясь больше о сержанте и его товарищах. Страх за Марию гнал меня вперед. Когда я услышал шорох в кустах за своей спиной, то понял, что солдаты следуют за мной.

Вскоре перед нами появились палатки и укрытия лагеря. На земле лежали неподвижные тела, все это были люди капитана Ленуа. Какие-то мужчины в гражданской одежде подняли на нас свои мушкеты. Я мгновенно упал на траву и прикрыл голову руками. За треском выстрелов раздались стоны и крики раненых. Я услышал, как позади меня на землю падают французы, – без оружия у них не было ни единого шанса.

Прогремел еще один залп, и я увидел, как ко мне приближаются чьи-то грязные сапоги. Я понял, что незнакомцы убивают всех солдат, в которых еще теплилась жизнь. В следующее мгновение в мой затылок уперлось дуло мушкета. Я поднял глаза на худощавого мужчину, который безжалостно смотрел на меня.

– Этого не убивай! – послышался чей-то хриплый голос На нем нет униформы. Это, наверное, археолог.

Дуло мушкета отвернулось от меня, и человек с тощим ли цом сказал:

– Слушаюсь, герр майор.

Мне стало понятно, что оба человека говорят по-немецки На таком немецком диалекте говорили в Южной Германии или в Австрии.