Юрий Галинский - Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!

— Чай, и невесты найдутся? — усмехнулся атаман. Парнишка насупился, озадаченно протянул:

— С невестами оно похуже. Есть, правда, одна, Любашкой звать!

— Всего одна, а нам много надо, — положив руку на Сенькино плечо, привлек его к себе Гордей.

— А ежели с других деревень девок взять? — нашелся отрок.

— Эх, милый… — с лаской в голосе произнес Гордей. — Не в том дело-то. Да и не найдешь теперь в деревнях невест: всюду деится такое.

— Будет вам! — покосившись на Степаниду и Настю, которые горестно склонились над могилами, сказал Гордей.

— Слышь, добрый человек, — осторожно тронул его за руку Вавила. — Зови удальцов своих. Кой-чего уберегли от ордынцев, бабы поесть сготовили.

— Да и помянуть надо убиенных, — как бы невзначай обронил Любимко.

— Годится! — сразу оживились лесовики и зашагали гурьбой за Вавилой.

— Бери Настю, Фролко, — тихо сказал Любимко брату. — А я Степаниду уведу.

Тот еще больше нахмурился и, ничего не ответив, зашагал к деревне.

— Погодь! — догнал его брат. — Зачем бабу изводишь? Разве она повинна? Думаешь, у меня здесь не гложет? — прижал он кулак к голой груди — рубаха нa нем была донизу разорвана. — Чай, и над моей Агафьей надругались окаянные. Что ж делать? Добре еще, живыми отпустили. В Рязани, слыхал я, ордынцы всем бабам, коих сильничали, животы вспороли.

Фролко что-то буркнул, но не остановился.

Любим подошел к могиле Антипки, помог встать сестре. Вдвоем со Степанидой взяли Настю под руки, попытались силой увести с погоста. Она вырвалась и опять уселась у могилки сына.

Насти хватились, когда уже совсем стемнело. Лесовики крепко спали, расположившись у горящего костра. Гордей лежал на боку, подперев голову рукой, поглощенный своими думами, и не слушал, о чем говорят Гоны, разместившиеся напротив. Бабы, обняв детишек, дремали, мужики держали совет.

— Что делать будем? Жито и избы сгорели. Сызнова начинать все?.. — хмурясь, бурчал Вавилка.

— Хоть скотина осталась, не то б вовсе беда, — вздыхал Любим.

— Что с той скотины? Обратно надоть переселяться. Не надо было сюда идти! Сидели себе под Тарусой, никаких ордынцев не знали и не видели, так взбаламутил всех старый!.. — шипел Гаврилка, дергаясь при каждом слове всем телом.

— Храбр после рати! Когда собирались, первый кричал: «Не будем под лиходеем Курным, идем на новое место!» — рассердился Любим.

Фрол, молчавший все это время, угрюмо добавил:

— Ежели на тятю что худое молвишь, на себя пеняй! Как он там, Вавило? — спросил он у брата.

— Плох, не ведаю, протянет ли до утра.

Фрол только молча опустил голову.

— Ихний человек тож не жилец, — показал Любим глазами на атамана лесовиков и вдруг спохватился: — А Настя-то где? Чай, ведь не приходила с погоста! А, Фролко?

— Придет, — не поднимая головы, бросил тот, — ничего ей не станется…

Выхватив из костра пылающую ветку потолще, Любим направился к погосту. Красноватый свет головешки становился все тусклее и вскоре исчез в темноте. Слышен был приглушенный расстоянием голос: Любим кликал Настю; потом все стихло.

Гоны настороженно прислушивались к ночи. Потрескивали сучья в костре, храпели усталые люди, стонали во сне раненые. Вдруг из леса раздалось громкое уханье филина, следом зловеще расхохоталась неясыть.

Из темноты выбежал запыхавшийся Любимко. Перевел дух, растерянно крикнул:

— Нет нигде Насти, как сквозь землю провалилась!..

Настю так и не нашли. Да и как найдешь ночью в глухом лесу? Утром мужики, исходив много верст, обошли лес и болото, но все понапрасну. Последними, уже далеко за полночь, возвратились Сенька и Фролко. Отрок то и дело утирал ладонью слезы. Фролко шел молча, низко опустив голову.

Владимиру не спалось. Он лежал, уставившись в догорающий костер, в который уже давно никто не подбрасывал хворост. Думал о том, что произошло, что ждет его и всех… Да, он не хотел идти на татар с такой малой ратью. Считал это безрассудным: Тарусу им не отстоять, только воинство погубят. Так и случилось: тарусские полки разбиты, брат Константин погиб… Что же ему, Володимиру, оставалось делать? Тоже лечь костьми или попасть во вражьи руки?

«И все же ты взял грех на душу, увел с поля боя дружину!..» — услышал он голос рядом. Вздрогнул, резко обернулся: ему показалось, что кто-то подкрался сзади и стоит за его спиной. Но у костра, кроме него, никого не было, и тогда Владимир понял, что голос звучал в нем самом… «Да, князь, много дружинников, приняв на себя первый удар орды, пало, но ополчение-то сражалось, когда ты наказал дружине выходить из боя…» — не умолкал голос. «Я не мог иначе!» — «Ты поступил нечестно, князь! Может, Беку Хаджи и не удалось бы сломить тарусскую рать, а ты мог отвести воинство за Оку и дать бой на переправе!» — «Нет! Ничего не могло быть, кроме разгрома и погибели!..» — старался убедить сам себя молодой князь, но мысли в его взбудораженном мозгу путались, мешались…

«Коль уж погиб брат Константин, кто, кроме меня, должен стать владетелем Тарусы? — подумалось теперь уже о другом Владимиру. — Сыны его, Иван и Юрий, малы еще, да и нет их ныне на Тарусчине… Знать бы, что сказано в духовной грамоте Константина, что завещал он на случай своей смерти?.. Ежели наследовать княжество записано им старшему сыну Ивану, мешать не стану, против воли брата не пойду!.. Бояре Устин и Максим, видно, на это намекали. Бог с ним, пущай будет, как будет!.. В сей лихой час не должен я крамольничать! Брат Константин повел полки на Орду, хотя многие этого не хотели. И я по праву возглавил дружину, свершил то, что надо было тогда: вывел уцелевших кметей, дабы не погибли все!..» Но другой голос назойливо шептал: «А может, и не надо было уводить? Может, прав Максим? Может, и остальные так мыслят?..»

Владимир, завернувшись в княжеский плащ-корзно, улегся прямо на земле, подложив седло под голову. Долго ворочался с боку на бок, пытаясь умоститься на жестком ложе. Звездный Воз уперся дышлом в землю, луна давно закатилась за лес, а беспокойные мысли все не оставляли молодого князя. Храпели усталые люди, пофыркивали кони, потрескивал прошлогодними желудями костер, то и дело раскатывался по лесу зловещий хохот совы.

«Должно, леший балует!..» — с беспокойством подумал Владимир. Он лежал на спине с открытыми глазами, глядя в видимый между кронами деревьев кусочек черного неба, усыпанного звездами, и боялся смежить веки, чтобы снова не привиделся брат Константин в его последний час. Все так неожиданно случилось!.. Владимир дрался возле него, тут же боярин Курной, тысячник Максим, Василько с порубежниками. Вдруг сбоку ударили ордынцы, с Константина сбили шлем, свалили с коня. Кто-то закричал заполошно: «Князя до смерти убили!..» Владимир бросился к брату, и в этот миг тот поднялся… Стоит без шлема, весь окровавленный, упершись мечом о землю!.. Владимир пробился к нему, соскочил с коня, но тут князь упал снова. Глаза его остекленели… А наперерез тарусцам уж мчались из засады свежие вражеские сотни! Тогда-то он, Владимир, и решил уводить дружину — понял, что если татары соединятся, не устоять тогда им!.. Закричал на все поле: «Вои! За мной!» — и поскакал к лесу, а следом те, что еще держались в седлах…