Юрий Галинский - Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!

Гусляр умолк, а лесной атаман еще долго стоял у шалаша, настороженный, хмурый. Наконец решительно выпрямился и быстро зашагал по крепко спавшему в ночной тишине лесному стану.

Федор торопился. Надо было до рассвета добраться до вражеского стана и разузнать, сколько там ордынцев.

Отъехав несколько верст от лесного лагеря, дозорные разделились — Василько с кметями поскакал к Волоку, а Федор направился на поиск один.

Было уже за полночь. Отыскивая по приметам дорогу, бывший порубежник пробирался среди вековых дубов и елей. Наконец лес начал редеть. Стали попадаться молодые деревья. На опушку он выехал задолго да рассвета. Моросил мелкий холодный дождь. Федор спешился и обвязал мешком коню морду, чтобы тот не заржал ненароком. Недолго постоял, прислушиваясь к ночи. Затем пошел дальше, ведя коня в поводу. Внезапно насторожился и остановился… В свисте ветра и шуме дождя ему почудился необычный гомон, слышимый в отдалении. Федор приложил к уху ладонь, повернул голову в ту сторону. Минуту-другую стоял неподвижно: приглушенный расстоянием, к нему доносились звуки, явно издаваемые большим скопищем людей и животных. Привязав коня к одинокому дереву, Федор стал пробираться через густой кустарник.

Блеснула молния, прогрохотал гром. Дождь усилился. В его монотонном, окутавшем воздух шуме сразу растворились другие звуки, слабый гомон людей и животных неведомого лагеря стал не слышен. То и дело останавливаясь и прислушиваясь, Федор брел наугад.

Неподалеку опять сверкнуло, раздался оглушительный треск, потом грохот. Дозорный торопливо перекрестился. С детства услышанное: «Когда блестит молния — ангел Господний в гневе глядит на дьявола, когда гремит — ангел летает по небу, бьет крылами, гонит нечистого…» всколыхнуло суеверным страхом его неробкую душу. Но тут же вспомнилось другое — то, что сказывал знакомый монах: «Гром и молния от самого столкновения туч берутся, аки камень, ударяясь о железа, грохот испущают с огнем…» Успокоился, стал ждать новой вспышки: «Может, удастся разглядеть чтой-нибудь?»

Небо снова прорезали огромные огненные завитки, на миг стало светло, как днем. Этого оказалось достаточно, чтобы разведчик успел разглядеть ордынский стан, расположенный справа, в полуверсте от него. Он свернул в эту сторону и, пригнувшись, быстро зашагал по полю.

Необычная для начала осени гроза бушевала долго. Дождь перешел в ливень, небо и земля то и дело озарялись вспышками молний, грохотал гром. Вражеский стан был уже рядом. Но вот стало затихать. Теперь Федор услышал перекличку караульных, ржание лошадей, рев верблюдов. Крадучись между кустами и деревьями, он подошел совсем близко. Раздвинул ветки… Всего несколько десятков саженей отделяли его от ордынских шатров и юрт. Большие и малые, разделенные рядами повозок и арб, они словно заполонили поле до самого окоема. Снаружи лагерь казался безлюдным, напуганные грозой, ордынцы укрылись в шатрах, юртах, под повозками. Кое-где в жилищах был разведен огонь, снопы искр вылетали из верховий шатров, словно из печных труб.

«Тысяч тридцать их тут, не менее! — Федор, окинув взглядом, мигом оценил вражеский стан. — Надо уходить, пока не заприметили!..»

Он уже стал выбираться из кустов, как вдруг почти рядом послышался конский топот; затаился, стал всматриваться в темноту.

Гроза проходила, молнии вспыхивали все реже и слабее, и теперь вокруг себя ничего нельзя было различить. Вдали глухо пророкотал гром, замелькали неяркие сполохи, и затихло. Дождь перестал. Зато шум приближающейся конницы слышен был все громче.

«Что за конные? Неужто еще помощь к татарам пришла? Скоро светать начнет, надо упредить наших!» — в тревоге подумал Федор.

Он быстро выбрался из кустарника и, опасаясь, чтобы его не обнаружили, пополз к дереву, где привязал коня. Высокая трава хлестала его по лицу, холодные капли растекались по телу, попадали под шлем, но он не обращал внимания и думал только о том, что ползти придется еще долго, а время не ждет. Наконец не выдержал, встал и, больше не думая об опасности, чуть ли не бегом зашагал по степи… Небо на востоке посветлело, занимался рассвет. В сумерках уже можно было различить одиночное дерево, к которому он привязал коня.

И тут сзади него послышался конский топот и громкие крики. «Теперь уже явно заметили!..» Сердце у Федора беспокойно заколотилось. Оглянувшись, различил в предрассветной мгле большую группу всадников. Они были еще далеко, но он понял, что к коню добежать не успеет…

Но что это?! Конники, скакавшие впереди, разделились и понеслись в разные стороны. Федор едва успел упасть на землю, как один из ордынцев промчался мимо, следом с полдюжины других. Из-под копыт взметнулась земля, осыпала его мокрыми комьями грязи. Топот затих.

«Выходит, не за мной, слава те Господи!..» — Федор приподнялся, бросил озадаченный взгляд в ту сторону, куда поскакали всадники, но, ничего не увидев, побежал к своему коню.

Федор вернулся в лесной стан в полдень. С трудом добудились Гордея. После бессонной, в тревожных думах ночи у атамана шумело в голове, резало глаза, словно кто песком их засыпал, не выспался, и, ко всему еще, этот недобрый сон, что привиделся… Будто стоит он один на дороге, а по ней идет воинство великого князя Московского Дмитрия. Вдруг появилась телега, окруженная дружинниками. В ней двое — мужик и баба. У мужика мохнатые брови, черная борода с седыми прядями оттеняет бледное, исхудалое лицо. Женщина закутана в платок, видны лишь ее, казалось, застывшие глаза. Гордей пристально вгляделся в лицо бабы и ахнул: да ведь это Марийка! А рядом он — Гордей!.. И тут его, слава Богу, растормошили — прискакал Федор.

— Так говоришь: ордынцев тыщ тридцать? — хмурясь, переспросил он.

— Может, и более! — сумрачно подтвердил Федор.

— Так… — задумался атаман, на лбу его пролегла глубокая складка. — Хорошо, что вражью силу ты разведал. Теперь давай думать, что делать станем.

Все сомнения и колебания были позабыты, мысли Гордея сосредоточились на одном, главном — близящейся битве…

Наконец в лесной стан прискакали Василько и другие дозорные. К Волоку им добраться не удалось, лишь чудом не столкнулись с ордынцами, но видели вдали конные русские дозоры, видимо, князя Владимира Серпуховского.

Двоюродный брат Дмитрия Донского, прозванный за Куликовскую битву Храбрым, собирал в Волоке Ламском полки. Из Звенигорода, Рузы, Можайска и других городов, из окрестных сел и деревень к нему шли конные княжеские и боярские дружины, пешее ополчение горожан и сирот. Пришел к Волоку и тарусский князь Владимир со своим немногочисленным отрядом. Но воинов у князя Серпуховского было значительно меньше, чем у врагов.