Борис Васильев - Ольга, королева русов. Вещий Олег

— Хвала и слава! — хором провозгласили именитые воины, дружно встав из-за стола.

Покраснев от смущения, молодой славянин попытался подняться тоже, но конунг остановил его. Тяжко звякнули наполненные кубки, все стали усаживаться, а Олег, улучив мгновение, прошептал Сигурду на ухо:

— Я знаю, почему ты прицепил меч. Ты не понял; что если Рюрик всегда мудрее меня, то я иногда умнее его. А вот меч тебе отныне придется носить всегда. На всех пирах, думах и военных советах.

На следующий день никто Сигурда с утра не беспокоил. Он робко надеялся, что придет Неждана, но все вокруг жило в шуме и заботах предстоящего похода. Кроме того, он учитывал, что девушка в первую очередь занимается сейчас лечением шуйцы конунга, что было куда более важным, чем его уже оживающая десница. И пошел в оружейную к учебному мечу не забыв опоясаться Рюриковым подарком. Да, право постоянно носить оружие досталось ему по случаю, но подобное право имел только сам конунг, и Сигурд чрезвычайно гордился дарованной ему особой честью.

А еще он хотел повидаться с Вернхиром, расспросить его о Рюрике, о доме, в котором вырос, о собственных друзьях и общих знакомых. На вчерашнем пиру он узнал, что Рюрик отдал старшую дружину Олегу, что Вернхир уже доказал свою верность конунгу русов, и понимал, сколько дел свалилось на Вернхира с размещением своих дружинников. И все же когда за его спиной глухо звякнули доспехи, живо обернулся, ожидая увидеть старого знакомого. А увидел Перемысла и не сдержался:

— Что с княжичем?

— Здрав будь, Сигурд, — по-славянски приветствовал Перемысл. — Княжич в добром здравии и в полной безопасности.

— Но ты — здесь!

— Не беспокой себя понапрасну. Мои дружинники, твои варяги и вся челядь принесли роту на верность княжичу Игорю. А я нужен конунгу, Сейчас начнется совет Малой Думы, конунг повелел тебе быть на ней. Умойся и идем. Тебе слить?

— Зачем? — искренне удивился Сигурд.

Он наполнил таз водой из кувшина, разделся, тщательно вымылся до пояса. Перемысл с улыбкой наблюдал за ним.

— Странно все-таки. И вы, скандинавы, и русы всегда умываетесь в тазу. Даже в походах. А мы, славяне, только под текущей струей. Почему так, Сигурд?

— Не знаю, Перемысл. Может, так умываются наши боги?

Одевшись, Сигурд опоясал себя мечом, поглядывая на Перемысла. Тот не удивился, но Сигурд не мог удержаться от похвальбы:

— Конунг пожаловал меня правом всегда носить оружие.

— Это — великая честь, Сигурд.

Они прошли в Думную палату, где собрались те, кто был на вчерашнем пиру: предводитель лучников Ставко скромно сидел поодаль. Кроме них здесь оказался и Донкард — старый сподвижник Ольбарда Синеуса, опытный думец, советник молодого конунга. Олега еще не было, но едва они успели сказать приветственные слова, как он вошел, кивнул думцам и сразу открыл совет. Коротко изложив предстоящую задачу — разгром Аскольда и взятие Киева, сказал:

— Пусть каждый выскажет свои думы.

Он не назвал имени, но все посмотрели на старого Донкарда. Его опыту и мудрости принадлежал запев.

— До Киева надо доплыть, конунг. Плыть через четыре земли — через кривичей, радимичей, дреговичей и савиров, которых славяне называют северянами. Кто из них друг, а кто — враг? Кривичи скорее друзья: долгих ссор у нас не было, но в их руках — волок на Днепр и починка лодий в Смоленске: две трудные остановки, которые надо оговорить. Радимичи и северяне платят дань хазарам, и, пока не возьмешь Киев, конунг, с ними придется договариваться. Да и на дреговичей тоже не следует тратить силы. О всех этих племенах надо узнать сколько можно. О чем помышляют их князья, где их дружины. Знания увеличат твои силы, конунг. И позволь совет: раздели все дела меж своими боярами и подними стяг, под которым поведешь дружины и рати.

— Он есть, Донкард: мы идем восстанавливать справедливость, — ответил Олег. — Когда-то Киев принес роту князю Рюрику, и наш стяг — княжич Игорь, а Сигурд — древко этого стяга. Поведай нам свои думы, Сигурд.

Сигурд бывал на военных советах, куда его брал Рюрик Сидел, наблюдал, учился у старших. Здесь ему предстояло дать совет конунгу, он чувствовал смущение, но знал, необъяснимо и точно знал, что сказал бы сейчас Рюрик.

— Конунг и высокие бояре, я молод и вижу только первый шаг: миновать волоки и отстояться в Смоленске. Построить большие лодьи, а не латать старые, а следующей весной…

— Ты видишь поход в два прыжка?

— Да, конунг.

Бояре приглушенно зашумели: русы привыкли к набегам, которые решались в одно лето. А Вернхир негромко произнес:

— Ты недаром просиживал штаны на военных советах Рюрика, Сигурд.

Олег поднял руку, все притихли. Хмурясь, конунг размышлял.

— Не ждать здесь, пока соберутся рати, — сказал он наконец. — Идти только с дружинами. А роги? Кто прикроет тогда Старую Русу?

— Дозволь слово, конунг. — Вернхир встал. — Отдай кривичам Изборск, они давно зарятся на него.

Для Новгорода Изборск — проклятое место, он не станет спорить. Кривичи не пустят рогов, если получат Изборск.

Одобрительный гул пронесся по палате, все заулыбались. Изборск никогда не принадлежал русам и возможность оплатить безопасность своих семей чужой собственностью всем была по душе.

— Отдав Изборск, Новгород станет укреплять Псков, — заметил Донкард. — И это на руку нам, конунг.

— Решено! — громко произнес Олег. — От моего имени в Смоленск со всеми полномочиями, свитой и дарами поедут Сигурд и Перемысл. Но не ранее чем знахарь залечит твою десницу, древко нашего стяга.

Если бы не забота о кисти Сигурда, кто знает, как бы повернулись события. Но Олег промедлил, и посольство рогов под началом Рогдира, брата конунга Рогхарда, выехало из Полоцка раньше, чем посольство русов. И спешило оно в Киев. К Аскольду.

Пока Орогост преследовал золотой обоз Олега да пока с двумя десятками уцелевших воинов удирал от варягов Вернхира, Бруно в целости и сохранности доставил Клеста в Полоцк. Событие не могло пройти незамеченным, и осторожный Бруно доложил о пленнике самому конунгу рогов. Рогхард пожелал увидеть его, а допросив, спрятал в собственную темницу, повелев беречь пуще глаза. Много знающий кат Рюрика мог пригодиться в борьбе с русами, которые к тому же намеревались идти на Киев. И посоветовавшись с ближними боярами, конунг тут же отправил младшего брата Рогдира к Аскольду с предупреждением о грядущем нашествии, богатыми дарами и предложением военного союза.

А Орогост все еще скакал. Удар Олегова меча не пробил его кольчуги, но грудь болела сильно, он не мог глубоко дышать, а потому часто переводил коня на шаг. Неожиданный разгром на Ильмене представлялся ему ловушкой, в которую его, опытного воина, заманил хитрый Олег, подсунув урода-новгородца. Великая обида терзала его сильнее боли, и только сладкие мечты о том, как он, Орогост, разделается с Клестом, отвлекали от горьких размышлений. Он прикажет поднять лжеца на копья, это решено, но поднять медленно, чтоб Клест весом собственного тела убивал самого себя.