Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Венецианцы полагали, что гармония, которой недостает в османских постройках, проявляется у турок в архитектуре имперской власти. Венецианские relazzioni, то есть отчеты послов сенату по возвращении из Стамбула, были сами по себе изящнейшими образцами словесности, написанными в соответствии со всеми бесчисленными венецианскими канонами хорошего вкуса, — но не только поэтому они вызывали у современников такой интерес, что их можно было приобрести в Риме (притом что они были вообще-то секретными) по цене пятнадцать паоли за сто страниц; оттуда они расходились по королевским дворам и библиотекам Европы. Наблюдатель XVI века назвал систему капыкулу безжалостной меритократией. «Судьба и счастье каждого поистине зависят от него самого. Все они рабы одного хозяина, от которого только и получают награды и богатство и который, с другой стороны, один волен наказывать их и предавать смерти — стоит ли удивляться, что в его присутствии и в соперничестве друг с другом они способны на изумительные свершения?» «Они подбирают людей, — сообщал Бусбек, [15] Фламандский аристократ Ожье Гислен де Бусбек — автор четырех великолепных «Турецких писем», которые он написал, будучи с дипломатической миссией в Стамбуле в 1554–1562 гг. Этот выдающийся дипломат был также ботаником, зоологом, лингвистом, полиглотом и антикваром. Его восхитительные «Письма» — один из лучших источников сведений об Османской империи XVI в. Кроме того, Бусбек привез на родину сирень, тюльпан, копию Monumentum Ancyranum [ лат. Анкирский памятник], самой знаменитой из всех латинских настенных надписей, 240 античных манускриптов, богатую коллекцию древних монет и бесценный крымско-готский словарь. Он всегда сохранял свежий взгляд на вещи, любопытство и чувство юмора. Умер в 1592 г. — как мы подбираем себе лошадей. Именно поэтому они владычествуют над другими народами и с каждым днем расширяют границы своей империи. Нам такие идеи не свойственны; у нас способностями высокого положения не добиться; все определяется происхождением; благородное происхождение — единственное условие для того, чтобы сделать карьеру».

Капыкулу несомненно были рабами султана, и все-таки слово «раб» — не вполне точный перевод термина. Султан обладал над ними абсолютной властью, был волен распоряжаться их жизнью и смертью, ему принадлежало все их имущество, но все же это рабство никогда не было похоже на то, которое существовало на плантациях в Америке. В положении капыкулу не было ничего позорного или недостойного. Их нельзя было купить или продать. С другой стороны, при всем своем могуществе они не имели ничего общего с аристократией. Мало того что они не могли передавать свои должности по наследству — все имущество, которым они владели, все их богатство было лишь атрибутом их положения в государственной иерархии, и если они это положение теряли — в случае ссылки или казни, — их имущество оставалось внутри системы. «Когда они умирают, — сообщает барон Вратислав, — император говорит: „Ты был моим слугой, ты получил свое богатство от меня, и после твоей смерти оно должно вернуться ко мне“.» Эти люди, беспрекословно подчиняющиеся воле султана, зависящие от его милости, получающие от него средства к существованию, были, в сущности, не кем иным, как большой приемной семьей султана, во всем послушной своему главе, который сам был сыном рабыни и обладал по отношению к капыкулу примерно теми же правами, которыми отец семейства в ту эпоху обладал по отношению к своим детям. Звание раба султана не только не было бесчестьем — это была самая великая честь, какой мог похвастаться житель Османской империи.

Капыкулу жертвовали всем, чтобы достичь вершин власти, — и при этом, подобно янычарам, которым укорененная в сознании идея самоотречения не мешала разгуливать по улицам Стамбула с важным и гордым видом, им было известно, что они — лучшие люди империи. В детстве с ними случилось чудо, благодаря которому они прошли сквозь невидимую дверь балканских полей и пастбищ. [16] В 1512 г. живая дань была впервые взята на территории Анатолии; среди мальчиков, уведенных тогда из семей, был и будущий великий архитектор Синан. Воспитание и образование, которое они получили, вкупе с суровой процедурой отбора, через которую им всем необходимо было пройти, прежде чем достигнуть вершины, наверняка придавали им стремление к великим свершениям и такую широту кругозора, какой не было ни у одного правящего сословия в истории человечества. Их гордость можно считать оправданной и простительной, ибо они были идеально приспособлены для того, чтобы править. Западный феодал, разумеется, имел представление о своих землях, но его положение не зависело от его талантов — он получал его по праву рождения и мог быть совершенной бездарью; капыкулу же не только изучал науку управления, но и хорошо знал жизнь своего народа. Зачастую в нем сохранялась любовь к простым людям. В 1599 году в резиденцию великого визиря с какой-то жалобой явился нищий крестьянин в лохмотьях, несущий на плече живую овцу; как раз в это время аудиенции ожидало посольство Священной Римской империи, собиравшееся обсуждать условия перемирия, — однако крестьянина пропустили к великому визирю первым.

Посредством рабов султана его власть пронизывала всю империю. Они были глазами, ушами и руками своего повелителя (само слово «визирь» означает «нога султана») — и после того как капыкулу достигал высокого положения, означавшего не только богатство, но и близость шнурка палача, даже о смерти его говорилось в действительном залоге. «Поскольку ты заслуживаешь смерти по таким-то и таким-то причинам, нам угодно, чтобы ты отдал свою голову нашему посланнику», — сообщалось ему. Точно так же в лучшие времена султан мог попросить своего раба подать ему тапочки или усмирить мятежную провинцию. Время от времени бывало и так, что обреченный раб пытался оказать безнадежное сопротивление; известен также случай, когда один сосланный на Кипр визирь умер от страха при виде посланника султана, прежде чем шнурок успел коснуться его шеи. Элиас Ханеши рассказывает ужасную историю о паше, который пытался вырваться из рук убийц: «Палач, искусный мастер своего дела, умевший рассекать пополам подброшенное в воздух яблоко, промахнулся, нанося удар по его шее, отчего его жертве пришлось испытать страшные мучения». Однако большинство приговоренных вели себя с той же полной достоинства покорностью, с которой выполнили бы любое распоряжение султана. «Значит, я должен умереть? Да будет так», — сказал Кара Мустафа. Он вымыл руки и сам обнажил свою шею. Палач удушил его шелковым шнурком, после чего отрубил голову и доставил ее, как полагается, во дворец в бархатном мешке.