Джейсон Гудвин - Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Чем шире становился размах воровства, тем охотнее стремились нажиться на нем власти. Вполне логично, что вскоре после того как паши начали заниматься преступными делами, преступники стали становиться пашами, так что к концу XIX века в провинциях зачастую сложно было понять, кто губернатор, а кто разбойник, — до того запутанной и эластичной стала структура османской администрации.

Правители империи зорко следили за возвышением и падением вельможных семейств и группировок в Константинополе, но интерес к отдаленным провинциям, прямую власть над которыми они чем дальше, тем безнадежнее теряли, у них совсем пропал. Старая тимарная система, при которой тимариотов возглавляли местные санджакбеи, сменилась другой, при которой Порта получала деньги, собранные бейлербеями — чиновниками, в подчинении у которых находились целые регионы и которым проще было следить за доходами местного населения и собирать налоги. По крайней мере так оно было в теории. На практике же деньги были слишком большим искушением. Доходы с множества тимаров и хасов совершенно выпадали из системы и волшебным образом оказывались в распоряжении разнообразных административных учреждений и лиц во власти, начиная с бейлербеев и их подчиненных и заканчивая высшими придворными, среди которых был даже глава черных евнухов и женщины из гарема.

Хотя правители на местах время от времени и прикладывали все усилия для того, чтобы избавиться от опеки Константинополя, они по-прежнему нуждались в нем для придания легитимности своей власти. Султаны (или их визири) обеспечивали лояльность своих могущественных подчиненных с помощью сложной сети личных связей. Пашам давали в жены родственниц султана (по этой причине «султанат женщин» XVII века иногда называют также «султанатом зятьев»). [73] Так, непрерывность османской власти в Буде поддерживалась не столько четырьмя сменявшими друг друга пашами, сколько Атике, младшей сестрой Мехмеда IV, последовательно выходившей за каждого из них замуж. В 1720 году Хасан-паша объявил себя правителем Вавилона. «Открыто захватил власть над провинцией, — писал венецианский посол, — после пятнадцати лет издевательств над Портой и неподчинения ей и властвует, словно монарх, хотя и посылает каждый год традиционную дань Великому сеньору. Лицемерие нынешнего правительства столь велико, что оно не только не объявляет его мятежником и не пытается усмирить его силой, но сносится с ним и выказывает ему всяческое доверие, а недавно пожаловало его сыну, которому всего семнадцать лет, титул паши».

Хаджи Али Хасеки, губернатор Афин в конце XVIII века, правил так деспотично, что местные жители направили в столицу делегацию, состоящую из турок и греков, чтобы упросить власти сместить его. Посланникам удалось добраться до великого визиря, и крестьяне бросили свои лемехи к его ногам, умоляя выделить им землю в каком-нибудь другом месте. Хаджи Али был смещен, но он состоял в любовной связи с сестрой султана, и через несколько лет с помощью взяток ему удалось вернуться на прежнее место. После этого он изгнал из провинции своих противников из числа турок и продолжил присваивать земли и принуждать крестьян работать на себя; Афины наполовину опустели, поскольку горожане почли за благо бежать куда подальше. Только смерть сестры султана привела к падению Хаджи Али. Он был сослан на Кос и впоследствии обезглавлен.

Часто Порта просто называла сумму, которую желала ежегодно получать с той или иной провинции, и предоставляла бейлербею полную свободу в установлении размера налогов на подвластной ему территории; таким образом система, которая прежде применялась только в самых отдаленных и опасных землях, в XVII веке распространилась по всей империи. В этот процесс перетекания власти были вовлечены самые разные люди: священнослужители, кадии, традиционные предводители кланов и племен, вроде сербских князей или капитанов боснийских мусульман, продажные чиновники. Одновременно центральные власти стали по мере возможности освобождать столицу от янычар, отправляя их в гарнизоны, разбросанные по всей империи; когда начинались задержки с выплатой жалованья, янычары начинали вести себя в привычном духе и на новом месте. Особенно много их было в Боснии и Сербии, а к 1792 году половина мужского населения Салоник была записана в тот или иной янычарский полк. Все эти местные властные группировки представляли собой опасный противовес коррупции и нерешительности центральной власти, чьи наместники часто вели себя как почетные гости, благосклонно наблюдающие за спектаклем, главные роли в котором играют совсем другие люди.

Следствием хаоса во власти и равнодушия центрального правительства к тому, что происходит в провинциях, стало появление местных династий аянов, или деребеев, то есть «правителей долин», [74] Никто к тому времени уже не мог считаться правителем гор — там было царство разбойников. словно государство было слишком измождено, чтобы лазить по горам и подниматься на перевалы, разделяющие эти долины.

Албанец Али-паша, один из самых самовластных и грозных аянов, правил своим пашалыком двадцать лет. Родился он в Янине в 1745 году. Земли прибирал к рукам хитростью, силой, страхом, жестокостью и дерзостью; его владения включали большую часть Южной Албании, Северной Греции и Македонии; он свободно вел переговоры с европейскими державами от своего собственного имени. Когда изучаешь его деяния, порой кажется, что вся его жизнь была посвящена мести албанцам-сулиотам, которые когда-то обесчестили его мать, настоящую ведьму; порой же думаешь, что он был диктатором современного типа, родившимся не в свое время: он построил хорошие дороги и разбирался в вопросах торговли. Однажды он любезно предложил Генри Холланду остаться у него на службе в качестве личного врача, а когда тот, разумеется, отказался, попросил снабдить его каким-нибудь хорошим безвкусным ядом. Среди подданных он пользовался определенной поддержкой, поскольку, угнетая народ, не давал угнетать его никому другому. Порой он использовал Порту в своих целях, порой оказывал ей открытое неповиновение, но та долгое время успешно делала вид, что Али-паша — именно тот самый человек, которого она желает видеть на этом месте, и только в начале 1820-х годов разрыв стал открытым и неизбежным. Старый лев Янины продолжал сражаться, палить в своих врагов, отдавать приказы и клясться, что жестоко отомстит, когда османские солдаты уже ворвались в его дом; он внушал такой ужас, что они убили его, даже не пытаясь сойтись лицом к лицу, а стреляя вверх сквозь дощатый пол.

В таких обстоятельствах простой народ беднел, но кое-кому удавалось существенно обогатиться. В каждой деревне находились люди, нажившие состояние на военной службе, сборе налогов, ростовщичестве, торговле или скупке по дешевке наследственных земельных наделов. Последствием экономических потрясений XVII века в следующем столетии стало развитие торговли и рост имущественного неравенства; социальные и демографические изменения, по всей видимости, нашли отражение в более быстром, чем раньше, распространении эпидемий из города в город (заразу разносили войска и торговые караваны).