Наталья Павлищева - Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…»

— Да Одиссей я! Хочешь, секрет один скажу, который только мы с тобой знали?

Любопытная Афина высунулась из-за спинки большого стула снова.

— Ну, скажи.

Одиссей приосанился. Выглядело это уморительно, потому что за семь лет безделья у Калипсо он отъел солидный животик.

— Нашу с тобой кровать в спальне сдвинуть с места невозможно, потому что она сделана из пня старой оливы!

Пенелопа вытаращила глаза, словно услышала величайшую глупость в мире, махнула рукой, зовя за собой в спальню:

— Вот эту?

Одиссей кивнул.

— Попробуй…

Кровать поддалась, она была тяжела, но не неподъемна! Откуда Одиссею знать, что давным-давно, еще при нападении Ликета, кровать была обесчещена, на ней изнасиловали нескольких рабынь, а потом разрубили, и Пенелопа приказала заменить. Не было больше старого пня оливы, и кровати той самой не было.

Она не смогла сдержать улыбку, наблюдая, как мучается рядом с кроватью муж. Но Одиссей не видел этого, он был всецело поглощен отсутствием сделанной в давние времена собственными руками предмета спальной мебели.

— Иди ты!

— Куда?

— Поешь, выспись, завтра продолжишь мне про Одиссея рассказывать. А я тебе.

— Царица, ведь ты же узнала мужа!

— Чьего?

— Одиссея.

— И ты туда же? Одиссей был рослым и красивым.

— Когда это такое было?! — возмутилась Эвриклея. — Называть рослым красавцем коренастого рыжего урода?!

— Какого урода? — вскинула брови царица. — Не ты ли мне столько лет твердила, что Одиссей высок и красив, а если дураки этого не замечают, так на то они и дураки?

Пенелопа отвела душу, совершенно серьезно заверяя Эвриклею и даже Телемаха, что оборванец просто прикидывается, выдавая себя за Одиссея, что Одиссей действительно был красив и высок.

— И борода у него была черными колечками…

— Какими черными колечками?! — ошалел уже Телемах. — Отец же рыжий был?

— Это он красился, чтобы от других не отличаться. А вообще черный, как ворон, да, черный-черный блондин.

— Так черный или блондин?!

— Где покрасит, там черный, а где не прокрасилось, там блондин, — «успокоила» Пенелопа.

Вконец запутавшийся Телемах ушел к себе, а Пенелопа сначала долго смеялась на той самой супружеской кровати, которую удалось сдвинуть, к изумлению Одиссея, а потом смех перешел в рыдания.

Но до этого она успела отдать кое-какие распоряжения Долиону и его сыновьям. Одиссей Одиссеем, а от своей задумки Пенелопа отказываться не собиралась.

Всю ночь дворец привычно сотрясал храп напившихся женихов. А вонь стояла такая, что мухи на лету дохли.

Утром она объявила, что покров закончила, но, прежде чем объявить имя своего будущего мужа, требует выполнить два условия.

Антиной усмехнулся:

— Надеешься, что дадим клятву, подобную той, что когда-то ахейские цари дали твоему дяде Тиндарею? Нет, этого не будет!

— Клятву? Зачем она мне? Нет. Но мой муж должен быть достоин Одиссея, а значит, должен суметь надеть тетиву Акилины и пустить стрелу через двенадцать колец, подвешенных в мегароне!

Женихи загалдели. Мало кто надеялся, что сумеет выполнить такое задание, но все понимали, что оно справедливо. Самые сильные усмехались.

— Согласны?

— Да.

— Только свое оружие вам придется оставить здесь, Акилина не любит присутствия чужого оружия рядом.

Это уже понравилось меньше. Без оружия каждый чувствовал себя неуютно.

— Вы боитесь слабую женщину?

Отступать некуда, согласились, сложили луки и мечи, отправились в мегарон — натягивать тетиву знаменитого лука Одиссея и пускать из него стрелы.

Царица с насмешкой наблюдала за тем, как пыхтят женихи, пытаясь справиться с Акилиной. Умный лук не только не гнулся, но двум первым уже выбил по зубу.

Позволив помучиться еще двум бедолагам, Пенелопа протянула лук Антиною. Тот вызов принял. Акилину взял спокойно, внимательно осмотрел, усмехнулся и легко перекинул под колено, чтобы надеть-таки тетиву. Царица мысленно взмолилась: «Не подведи!» Акилина, казалось, чуть поддался, но, сколько ни старался Антиной, петля тетивы до крючка так и не дошла.

— Здесь просто короткая тетива. Ее невозможно натянуть!

Акилина снова оказался в руках у Пенелопы. Царица огляделась и вдруг поманила к себе пальцем вчерашнего пегого бродягу:

— Ты! Иди-ка сюда.

— Натянуть? — почему-то поинтересовался бродяга, вчера представившийся Улиссом.

— Стой рядом, а с луком я справлюсь сама.

Обомлевшие женихи смотрели, как царица погладила лук и… Акилина был готов к выстрелу!

Мужчины загалдели, а Одиссей восхищенно цокнул языком. Ай да Пенелопа!

Но это оказалось не все, царица спокойно вытащила из полного колчана стрелу, почему-то тихо усмехнувшись:

— Осталось сто восемь…

Стрела легла на свое место… В полной тишине раздалось теньканье, короткий свист, и, пройдя через все двенадцать колец, но не задев ни одно, пущенная рукой Пенелопы стрела вонзилась в щит! Еще несколько мгновений висела все та же тишина, взорвавшаяся единодушным воплем! Женихи бросились к щиту и кольцам — убедиться, что не спят, что женщина не просто сумела надеть тетиву лука, с которым не справились мужчины, но и точно послала саму стрелу.

Одиссей повернулся к жене:

— Когда ты успела поладить с Акилиной?

Та коротко бросила:

— Хватило времени…

В следующее мгновение восторженные вопли женихов смолкли, потому что двери, ведущие в мегарон с улицы, вдруг с грохотом закрылись одна за другой, а сама Пенелопа, схватив за руку бродягу, метнулась по лестнице наверх.

Подняв головы, женихи увидели, что Пенелопа снова достала стрелу.

— Убей их, Одиссей!

— Одиссей?!

— Да, это я! — Бродяга сбросил с головы лохмотья, и все увидели, что рядом с Пенелопой действительно стоит царь Итаки, отсутствовавший двадцать лет! Постаревший, поседевший, обрюзгший, но это был их некогда рыжий Одиссей.

— Убей их! — Пенелопа протягивала мужу Акилину.

— За что? — это спросили одновременно сам Одиссей и Антиной, начавший осторожно двигаться в сторону лестницы.

— За что, царица?

— Стой где стоишь, Антиной, твоя очередь придет.

Кто-то взвыл:

— Сумасшедшая баба…

— Одиссей, ты будешь стрелять или это сделаю я сама?

Раздались крики:

— Одиссей, угомони жену!

— Забери у нее лук…

Все крики перекрыл голос Пенелопы:

— За что?! За то, что за все двадцать лет никто не пришел мне на помощь, даже когда она была очень нужна!

Теньканье тетивы и первая жертва схватилась за горло, упала, заливая пол кровью.

Снова крики и голос Пенелопы:

— За то, что меня продавали и продавали и никто не заступился!

— За то, что пять лет я не знала покоя!

— За то, что три года не знала сна, распуская по ночам сделанное днем!