Елена Раскина - Жена Петра Великого. Наша первая Императрица

Родителей Марта помнила плохо, и, наверное, поэтому трогательно берегла немногие образы, дошедшие из неразумного младенчества. Знала только, что отца ее звали Самуилом Скавронским (или Самойлом Сковорощенко?), и было у него еще трое детей — дочери Анна и Кристина и сын Кароль. Детские воспоминания сохранили мужественный запах табака от пышных отцовских усов, его косматую меховую шапку и гремучую саблю, потертыми ножнами которой малышка Марта любила играть, сидя с братиком и сестричками у него на коленях. А он смеялся детишкам и ласково напевал им завораживающие мягкими переливами звуков малороссийские песенки. Отец служил великому гетману литовскому Казимиру Яну Сапеге. Вернее, маленькой Марте тогда это было еще невдомек, это ей рассказали позднее, а она в младенчестве знала только, что «татко — солдат». Он был веселым, беззаботным, любил выпить крепкого меда и погорланить залихватские песни, а богатства совсем не ценил и не имел. Мать, происходившая, кажется, из благочестивой немецкой купеческой семьи, носила гордое и звучное имя — Анна-Доротея. Совсем молоденькой сентиментальной фрейлейн она без памяти влюбилась в своего удалого красавца-«жолнежа», а потом пролила немало слез, разделяя его бедняцкое и кочевое житье. Мать много молилась, а ее огрубевшие маленькие руки всегда были заняты работой по дому, шитьем или стряпней. Впрочем, красивый на цвет и удивительно вкусный малороссийский борщ, подобного которому Марта больше нигде не едала, отец всегда варил сам, и на потеху детишкам лихо крошил капустные кочаны саблей.

Сначала Скавронские жили в Литве, но потом отцу удалось купить крохотную мызу под Мариенбургом — домик и клочок земли. Под городом вспыхнула эпидемия чумы, и отец и мать Марты умерли — сгорели в несколько дней, так и отошли вместе на своем супружеском ложе, держась за руки. Их погребли с другими несчастными жертвами мора в засыпанной известью глубокой яме, от которой потом не осталось даже креста. Старую отцовскую саблю и единственное материно золотое колечко взял за долги ученый лекарь, который лечил, да не вылечил старших Скавронских. Больше взять было нечего. Детей разобрали добрые люди. Сначала Марта оказалась в сиротском приюте в Риге, потом ее приняла богатая тетка Мария-Анна Веселевская из Крейцбурга, но в теткином доме Марта пробыла недолго. Скуповатая пани Веселевская поспешила сбыть с рук лишний рот и отдала девочку на воспитание пастору Глюку из Мариенбурга, слывшему человеком милосердным и просвещенным.

Девочка не знала, знаком ли был пастор Глюк раньше с ее отцом Самуилом Скавронским. Очень может быть, они и встречались где-нибудь при дворе гетмана Сапеги. Сам пастор был строг, пустых расспросов не поощрял и говорил только, что души родителей Марты, хоть они и были «заблудшими папистами», пребывают в руках Господа, ибо жили они как «простые добрые люди». Девушка недоумевала, почему тетка Веселевская, будучи католичкой, привезла ее в дом пастора-лютеранина. Марте тогда было всего двенадцать лет — где уж тут раздумывать о превратностях судьбы?! Но одно она поняла довольно быстро, как только повзрослела: достойнейший пастор в отличие от других жителей Мариенбурга не был в полной мере добрым подданным шведского короля. Он поддерживал странные сношения с московитами и литовцами — православными и католиками. Может, считал, что шведы никогда не предоставят латышам должных прав и автономии, а, может, даже дерзновенно мечтал о независимости Лифляндии-Ливонии-Латвии. Просвещенные книжники и пахотные мужики — все ценили его и даже называли отцом Ливонии. Составляя латышскую азбуку, он мечтал об иной, великой судьбе своего маленького народа, нищего, темного и задавленного вековым гнетом жестокого немецкого дворянства. И кто знает, может быть, надеждам пастора суждено сбыться?

Итак, благодаря пастору Глюку Марта оказалась в Мариенбурге. Девочка помнила, как в прежние времена мать, надевая на ее детскую тонкую шею католический крестик, говорила: «Береги отцовскую веру!» Марта впитала этот завет всем своим существом и упрямо противилась попыткам пастора «пролить в ее темную идолопоклонническую душу животворящий светоч протестантской веры». Марта с детства свободно говорила по-немецки, на новом месте легко выучилась по-латышски. Могла девушка и худо-бедно объясниться с угрюмым шведским артиллеристом из мариенбургского гарнизона на языке его далекой родины, вызвав у грубого вояки добродушную широкую ухмылку. Но все же она бережно хранила в памяти знакомые с детства польские и украинские слова, перебирала их в мыслях и часто певала сама себе отцовские песенки, ни одну из которых не помнила до конца. Марта знала, что слово «скавронек» по-польски значит «жаворонок», и радовалась, что носит такое светлое и весеннее имя.

А Марта, что такое Марта? Это, как говорил пастор Глюк, значит — госпожа, владычица, наставница, а, стало быть, судьба у его воспитанницы будет необыкновенная. Марта росла среди дочерей пастора и помогала ему содержать дом в порядке. Когда она только появилась в доме семейства Глюк, им управляла супруга пастора, происходившая из влиятельного и старинного баронского рода фон Рейтернов. Госпожа Христина Глюк гордилась, что состоит в родстве с самими фон Паткулями, фамилией, бывшей на слуху у любого человека, мало-мальски знакомого с генеалогией лифляндского дворянства. Как подлинно благородная дама, пасторша отличалась горделивой аристократической осанкой и изящными манерами, редкими в здешней мещанской среде. Даже улыбаться она умела по-особенному: светло, но с ощутимой прохладцей, словно прибалтийское солнце. Мужа она, несомненно, любила, детей баловала, но с хозяйственными делами управлялась плохо — сказывалось непрактичное дворянское воспитание. Пасторша нуждалась в толковой помощнице, поэтому Марта, едва подросла, стала в этом доме и за старшую дочь, и за экономку, и за служанку, и за кухарку.

Воспитанница пастора все успевала и все делала удивительно весело и споро, летая по старинному дому на легких каблучках, звонко напевая песенки на одном из своих многочисленных языков и вызывая у пастора то по-отцовски нежный, то неодобрительный взгляд поверх книжных страниц. Сама Марта книги читала редко, и то только по твердому настоянию своего воспитателя. Ее сердцу были милее веселые танцы и вечерние посиделки с подружками, да сафьяновые башмачки, да цветные ленты, да яркие бусы. Да еще — неясные грезы в полусне о молодом голубоглазом солдате, веселом и бесстрашном, как ее отец, который когда-нибудь посадит ее позади себя на высокого вороного коня и увезет в огромный мир. А потом она будет нянчить кудрявых и шумных детишек, ждать мужа-героя из похода, прибирать их маленький домик и варить тот самый украинский борщ, рецепт которого обязательно восстановит! А богатство, знатность — вовсе они не нужны, если есть любовь и счастье!