Владимир Першанин - Спецназ Сталинграда.

Часть раненых спрятались в воронках и среди кирпича. Их беспощадно добивали из легких минометов. У некоторых не выдерживали нервы, они выскакивали и погибали от пулеметных очередей. Растерянность красноармейцев сменилась злостью. Большинство поняли – они оказались между двух огней. Беспощадно гнали вперед свои командиры, но не приходилось ждать милости и от врага. В течение первого дня бойцы из Казани прошли короткий курс фронтовой подготовки. Опыт приобретался дорогой ценой, но другого выбора тогда не предлагали. Убивай или убьют тебя, и учись этому, как можно быстрей.

Младший лейтенант, отстреляв по злополучной котельной несколько пулеметных дисков, расхаживал по этажам более уверенный в себе. Мышонок Миша вытряхнул из вещмешка гранаты РГ-42 и привинчивал взрыватели.

– Не рванет, Мишаня?

– Ну, что вы, товарищ старший сержант.

На следующий день нас принялись выкуривать из дома с немецкой пунктуальностью. Сначала велся артиллерийский обстрел. Орудия, установленные на холмах, в полутора километрах, поднимали фонтаны земли, кирпичных обломков, некоторые снаряды попали в дом. Однако немецкие батареи хорошо видели с левого берега. На них обрушились гаубицы и заставили прекратить огонь.

Зато не давала покоя котельная. Из толстой кирпичной коробки вели непрерывный огонь винтовочные гранатометы. Мне приходилось видеть такие штуки. Неуклюжие насадки на винтовочный ствол показались тогда ерундой, но сейчас они крепко портили нам кровь.

Осколочные гранаты калибра 30 миллиметров влетали в окна и оглушительно срабатывали в замкнутом пространстве. Мелкие осколки разлетались с большой силой, от них было трудно спрятаться. Когда утомлялись гранатометчики, начинали вести огонь пулеметы. Они долбили стены, словно отбойным молотком, не давая поднять голову. К ним присоединились мины, снова ружейные гранаты, и эта смертельная круговерть вытесняла нас с западной стороны здания в тыловые помещения, откуда мы ничего толком не видели. Рота отвечала огнем из пулеметов и винтовок, но противодействие оказалось слабым. Гранатометчики из котельной просто изводили нас, хорошо пристрелявшись к окнам. В минуту взрывалось не меньше двух-трех зарядов, дождь осколков не давал нам целиться.

Гранаты находили свои жертвы, влетая через выбитые двери во все помещения. Люди получали многочисленные ранения, вскоре закончились бинты, а подвал заполнился пострадавшими. Получилось так, что котельная сделалась для нас главной опасностью. Там установили два 49-миллиметровых миномета. Небольшие мины также влетали в окна, стоял сплошной треск, помещения заволокло дымом и красной кирпичной пылью.

Борисюк надел поверх шапки каску и тут же поймал два осколка. Жесть пробило насквозь, зато не пропустила изогнутые кусочки металла добротная овчинная ушанка. Сержанта оглушило ударом, он сел в углу, рассматривая излохмаченную шапку. Кушнарев, один из немногих, продолжал вести огонь. Очередная граната взорвалась, ударившись о стену, сноп осколков прошел рядом с ним и заставил отступить в глубину дома.

Чувствуя, что нам несладко, усилилась пулеметная стрельба. В окнах котельной плясали вспышки. С расстояния ста пятидесяти метров пули без промаха влетали в окна, пробивали перегородки, рикошетили и также находили новые жертвы.

– Погляди, что творится! – кричал Шмаков. – Обрадовались, сволочи.

Два вражеских офицера наблюдали, не прячась. Рядом высовывались головы в касках, нам махали руками, то ли грозили, то ли предлагали переходить на их сторону. Не требовалось большой проницательности, чтобы угадать дальнейший ход событий. Через два-три часа такого обстрела нас можно выбить без особого труда. Люди будут просто деморализованы непрерывным огнем, когда разрывы мин и гранат сменяются огнем нескольких пулеметов.

Притих расхрабрившийся было боец Миша, съежился младший лейтенант и не торопился подменять пулеметчика. Тимофей Анкудинов переходил из одной крайности в другую. То прятался, то вылезал на второй этаж с винтовкой и вел меткий огонь по окнам котельной. Наверное, попадал, так как на Тимофея обратили внимание. Его размеренные винтовочные выстрелы отличались от общей беспорядочной трескотни. Граната взорвалась у потолка, одиночные мелкие осколки застряли в телогрейке, оцарапали лицо. Анкудинову просто повезло, основная масса осколков изрешетила штукатурку рядом с его головой. Тимофей не стал испытывать судьбу и прекратил снайперскую охоту.

Чертова котельная стала главным опорным пунктом врага. Если нас выбьют из дома, до берега уже не останется укрытий – лишь развалины и воронки. Очередная граната пробила неподалеку от меня дыру в простенке диаметром с полметра. Следующий заряд расширил пробоину и осыпал когда-то безопасную комнату осколками. Боец из пехотного взвода, не выдержав, спрыгнул из окна вниз под защиту стены.

– Чего дом покинул? – насмешливо спросил Шмаков. – Сквозняка испугался?

Однако шутка не получилась. Очередная граната ударила с такой силой, что дырявый простенок обвалился в потолочной части, а Шмакова хлестнуло острой кирпичной крошкой. Павел с руганью отскочил, зажимая щеку ладонью. Частицы кирпича пробили кожу, кровь сочилась из мелких ран, рассеченной брови. Прибежал дядя Захар, промыл лицо младшего лейтенанта раствором соды. Накладывая повязку на лоб, сообщил:

– В подвале скопились пострадавшие. Не сказать, чтобы очень тяжелые, но почти у всех осколочные ранения. Бинты закончились, воды тоже нет. Знаешь, как в таких условиях столбняк развивается?

– Не знаю.

– Осколок грязную одежду пробивает, промыть нечем. Не успеешь оглянуться, у человека мышцы сводит, сердце отказывает. Все, каюк!

– Хватит пугать, грамотей хренов! – разозлился Шмаков. – В Средней Азии нагляделся?

– Там редко такое случалось. Горячей пылью раны залепляли, а зимой не воевали. Как насчет воды?

– Никак, посылать некого.

Спустя полчаса ротный собрал командиров взводов и отделений. Сидел вместе с нами и Тимофей Анкудинов, неофициальный предводитель наших доморощенных снайперов. Прицельный винтовочный огонь хоть в какой-то степени сдерживал осмелевшего врага. Молчали наши гаубичные батареи за Волгой, скорее всего, их бомбили. Шмаков нервничал и злился одновременно.

– Обстановку сами знаете, в доме ничего не высидишь. Уже ни одного безопасного уголка, кроме подвала, не осталось.

В подтверждение его слов одна за другой взорвались несколько ружейных гранат. Их выпускали из глубины котельной, не приближаясь к окнам, чтобы не попасть под винтовочные выстрелы отделения Анкудинова.

– Мелкие, а такие вредные, – сказал Шмаков.

– У вас хоть подвал есть, где прятаться, – жаловался Грицевич, – а у меня, смешно сказать, когда обстрел начинается, бойцы в норы, как селедки, набиваются, сапоги в несколько слоев торчат.