Владимир Першанин - Спецназ Сталинграда.

В конце февраля началась десантная учеба. Тот период вспоминаю с удовольствием. Несмотря на сложное военное положение, нас неплохо одели и нормально кормили. Самым долгим казался период от завтрака до обеда, с семи тридцати утра до часа дня. В придачу к каше и хлебу давали граммов по десять-двадцать сливочного масла и ставили алюминиевые миски с крупно нарезанной каспийской селедкой. На обед ели щи, перловку или пшенку с редкими кусочками мяса, зато получали по ломтику сала. Татары с верхней Волги сало вначале не ели, их порции доставались нам: русским, украинцам, белорусам. Но вскоре и они привыкли к салу – голод не тетка.

Поднимали нас в шесть часов утра. В первой половине дня проводились занятия на полигоне, стрельбище, спортивной площадке. Изучали не только трехлинейки и самозарядки Токарева, но и автоматы, в том числе немецкие и чешские. Стрельбы проводились вначале из трехлинейной винтовки Мосина по два-три раза в месяц, затем количество боевых занятий увеличили. Начали стрелять из автомата ППШ и наганов, вещь совершенно немыслимая для обычных учебных подразделений. Мы же относились к частям особого назначения, чем очень гордились.

Если из винтовки и автомата я выбивал нормативы на «хорошо», то наган долго не мог освоить. Дело в том, что в обращении с этим простым оружием требуется двойное усилие. Когда нажимаешь на спусковой крючок, сначала взводится курок и лишь затем производится выстрел. От такого напряжения рука дрожала, пули уходили за мишень. Мы хитрили и пытались взвести курок перед выстрелом. Инструктор, ругаясь, заставлял нас осторожно спустить курок и целиться заново.

– Вы и в бой пойдете со взведенным оружием?

Учили крепко, речи не могло быть о том, что кто-то может не сдать нормативы. Бесконечно повторяли упражнения, пока отстающие не подтягивались до нужного уровня. А мне наш взводный лейтенант Рогожин выговаривал особо:

– Мальков, ведь ты в техникуме учился, тебе «тройки» не к лицу.

– При чем тут техникум? У нас с десятилеткой люди есть, и то отстают.

Лейтенант по характеру добродушный, хотя и кричал, поэтому мы позволяли себе бурчать. Зато инструкторы по парашютной подготовке, некоторые в сержантских званиях, с нами не церемонились. Все занятия проводились обычно повзводно, укладка парашютов длилась целый день и проводилась строго по этапам.

Не знаю, откуда при вечной нашей нехватке взяли столько парашютов, но у каждого курсанта в роте имелся свой индивидуальный парашют. Если что-то сложил не так, то в случае чрезвычайного происшествия вини лишь себя. Понятие «чрезвычайное происшествие» обычно означало смерть, иного исхода вследствие неудачного прыжка с самолета не жди. Случались, конечно, и травмы (переломы ног), но о них обычно не говорили.

Ни одного прыжка с самолета за время учебы я так и не сделал, хотя имел неплохую теоретическую подготовку. Висел положенное количество часов на тренажере, где нас учили управлять собственным телом, прыгнул раза два с вышки. В отношении прыжков с самолета, большинство курсантов не рвались пройти этот экзамен. Дело в том, что, обучая правильно складывать парашют, инструкторы приводили примеры, когда из-за невнимательности гибли люди. В некоторых случаях причиной трагедии становилась растерянность при сильном ветре или нераскрытие парашюта из-за резкой смены температуры. Например, когда стропы пропитывались влагой, а потом замерзали. Такие примеры не выходили из головы, и некоторые ребята со страхом ждали, когда нас повезут на аэродром.

В тот период я часто получал письма из дома. Вначале радовался, затем мама сообщила о гибели старшего брата Степана, и пошло-поехало. Что ни письмо, то новое печальное известие. Гибли или пропадали без вести моя родня, друзья, соседи. Я загибал пальцы, подсчитывая, сколько же сгинуло людей. Получалось очень много. Я отчетливо помнил их лица, голоса и не представлял, как они могут исчезнуть за какие-то полгода. Безжалостная война слизывала людей одного за другим. Я уже не торопился за письмами. Открывая их, заглядывал сразу в середину послания, где после многочисленных приветов, сообщалось об очередной смерти. Два письма получил от своего друга Леонида Малькова. По своему простодушию он пытался делиться какими-то печальными мыслями, но все вычеркивала цензура. Я понял, что война оказалась для смелого и сильного парня далеко не тем веселым приключением, которое он ожидал.

Это действовало на нервы, все валилось из рук. Инструктор по парашютной подготовке накричал:

– Мальков, ты почему спишь на ходу? Разве стропы так складывают!

Я бестолково глядел на него, брал себя в руки. Земляк из города Михайловки, Гриша Черных, чем-то похожий на Леонида Малькова, как-то пожаловался, что долго нет писем от отца, которого призвали осенью. От плохих мыслей отвлекала учеба, свободного времени не оставалось, а после отбоя сразу засыпали.

Положение на фронтах оставалось сложным, самолетов не хватало, прыжки откладывали. Зато остальная подготовка велась на высоком уровне. В какой-то период решался вопрос о передаче нашего полка в НКВД, ведомство очень сильное и хорошо обеспеченное материально. По этой или другой причине в ротах увеличилось число автоматов ППШ и ППД, появились также английские пулеметы «брен» с магазином наверху и запасными стволами. Запомнились очень непривычные лекции по тактической подготовке, где анализировались неудачи при проведении десантных операций во время зимней войны в Финляндии и в начале Отечественной войны. С нами говорили по делу, без всяких лозунгов и призывов. Осмелев, мы задавали вопросы, на которые получали конкретные ответы.

– Правда, что у финнов много снайперов?

– Правда. Кроме того, у них хорошая лыжная и стрелковая подготовка.

– Их снайперы на деревьях сидели?

– Нет. Засады на деревьях только в кино. Сложно и неудобно. Они делали свои дела на земле, из засад с наскока. Однако финнам это не помогло.

Спрашивали о причинах больших успехов немцев. Назывались внезапность нападения и халатность некоторых командиров в западных военных округах. Более осторожно сообщали о недостаточной боевой подготовке и требовали от нас полной отдачи. Откровенный разговор производил впечатление.

Однажды случился голодный период. Долго не наступала весна, в апреле лежало еще много снега. Кормежка стала до того скудной, что стало тяжело добираться пять километров до полигона, а там тоже не отсидишься, надо бегать, отрабатывать тактические приемы. После жидкой каши на завтрак все мысли вертелись вокруг будущего обеда. А что обед? Миска супа с лохмотьями капусты и две ложки пшенки, которую буквально вылизывали со дна миски.