Иван Кошкин - За ценой не постоим

Петров почувствовал, что у него комок подкатил к горлу — перед глазами стояла Богушева, усталая, изможденная, лицо медсестры Ольги, метавшейся в горячечном бреду. Наверное, Женя и Оля что-то почувствовали, потому что обе замолчали. Старший лейтенант шагнул вперед и вдруг положил руки им на плечи. Девушки покраснели — этот молодой красивый танкист, кажется, был вовсе даже не застенчивый, но Петров ничего не замечал.

— Вы вот что, девушки, — хрипло сказал комвзвода. — Вы работайте там, у себя, делайте мины. Не торопитесь вы на фронт, подождите пока, хорошо?

Женя неуверенно повернулась к подруге, Оля же, не отрываясь, смотрела в глаза Петрову. Старший лейтенант не выдержал и отвел взгляд.

— Давайте о чем-нибудь другом, Оля, — пробормотал комвзвода и отпустил девушек, — извиняюсь, конечно.

— А… А вы правда такой смелый? — бухнула вдруг та прямо в лоб, словно позабыв, что она — вся из себя умная и тактичная.

Петров улыбнулся, потом с облегчением рассмеялся. Теперь пришла его очередь, и, хотя, конечно, все рассказывать было нельзя, он говорил минут пятнадцать. Жене, в конце концов, кажется, стало скучно, но Оля слушала, не отрываясь. Старший лейтенант старался рассказать не столько о себе, сколько о товарищах. Когда он дошел до горькой истории с письмом комиссара Белякова, девушки всхлипнули. Потом Петров перескочил сразу на бои под Мценском, за которые он получил второй (товарищ старший лейтенант Бурда немного приврал) орден. Наконец, комвзвода перевел дух и сказал, что это все малоинтересно, а вот что девушки собираются делать после войны? Женя оживилась и сказала, что будет актрисой. Петров вежливо удивился, но Оля подтвердила, что Женечка очень хорошо поет, и если бы не ленилась… Тут, разумеется, выяснилось, что Оля и сама не без греха, и по трем зачетам у нее весной даже было «удовлетворительно»…

Они разговаривали, не замечая, что творится вокруг, пока не подошел Загудаев [27] Старший политрук Александр Степанович Загудаев, политрук роты, командиром которой был старший лейтенант Бурда. и, смеясь, не позвал всех к столу — хватит морить гостей голодом. В блиндажах было тесно и темно, поэтому столы, сколоченные наспех из березовых бревнышек и неведомо где добытых досок, поставили прямо на снегу. На обед была пшенка с мясными консервами — пища простая, но гости ели с удовольствием. По карточкам давали только хлеб, иногда немного крупы и масла, и простой, но сытный обед был настоящим пиром для москвичей. После обеда делегаты вытащили из автобусов огромные мешки и под одобрительный ропот танкистов принялись раздавать подарки — завернутые в оберточную бумагу или газету пакеты. Внутри были теплые шапки, шарфы, рукавицы, носки и даже свитеры и письма, письма, письма от абсолютно незнакомых людей. Москвичи желали воинам скорейшей победы, дети обещали учиться только на «отлично», женщины, у которых кто-то тоже ушел на фронт, просили быть осторожней, чтобы вернуться, ведь всех ждут дома матери, жены… А девушки… Девушки предлагали дружить, обещали ждать и, если товарищ боец захочет, выражали готовность прислать фотографию.

Наконец пришла пора расставаться, гости пошли к автобусам. Женя и Оля подошли к Петрову, по очереди пожали ему руки, а потом вдруг поцеловали в обе щеки. Танкисты заржали, кто-то одобрительно свистнул, а Бурда, широко улыбаясь, хлопнул своего комвзвода по спине. Протасов, крутившийся рядом, кажется, надеялся, что и ему достанется поцелуй, но так и не дождался. Впрочем, в его подарке оказались теплые варежки и письмо от Нюры из Сокольников с предложением дружить, так что наводчик себя обделенным не чувствовал. Автобусы скрылись за поворотом, и комбриг приказал расходиться по местам. Нагруженные подарками на весь взвод, Петров и Протасов зашагали обратно.

Танк Луппова, отправленный с вечера в засаду, только что вернулся с позиции. Танкисты, чумазые и смертельно уставшие, чистили ходовую от снега и грязи, механик замерял уровень масла. От экипажа Лехмана на митинге присутствовали радист и наводчик, но их старший лейтенант отправил на кухню за обедом на всех. В отсутствие Петрова обязанности комвзвода временно исполнял Лехман. Увидев командира и наводчика с пакетами в руках, Леонид отдал приказ построиться, после чего доложил, что в отсутствие товарища старшего лейтенанта никаких происшествий не имело места быть. Петров скомандовал «вольно» и сказал, что сейчас начнет делить подарки. Прямо на снегу расстелили кусок брезента, на него выложили пакеты, тем временем Безуглый торопливо срезал восемь палочек, короткую вытянул Сашка Трунов, водитель Лехмана. Он отошел к высокой березе и стал спиной к подаркам. Осокин, Безуглый, Лехман со своим водителем присели на корточки вокруг брезента. Луппов и его танкисты торопливо вытерли руки ветошью, сполоснули снегом и тоже разместились вокруг «скатерти» с подарками. Переглянувшись, Петров и Протасов встали в стороне, наслаждаясь зрелищем. Луппов, как самый старший, почесал небритый подбородок, посмотрел в небо, затем ткнул в грудь Безуглого:

— Ты!

Радист широко ухмыльнулся и, прикоснувшись палочкой к одному из пакетов, громко спросил:

— Кому?

— Осокину! — крикнул, не оборачиваясь, Сашка.

Под общий смех водитель схватил свой подарок и уже хотел было развернуть, когда сержант ударил его веткой по рукам:

— Васька, как не стыдно! Имей терпение — все вместе откроем!

Осокин что-то смущенно буркнул, а радист уже указывал на следующий подарок:

— Это кому?

— Лейтенанту Лехману!

Лехман с угрюмым по обыкновению лицом взял пакет, посмотрел на него и вдруг, к общему удивлению, мягко улыбнулся. Поймав вопросительный взгляд Луппова, лейтенант повернул подарок и показал всем: на оберточной бумаге широкими, кривоватыми буквами кто-то совсем маленький написал: «Дарогому краснормейцу».

В пять минут подарки разошлись, и Безуглый, взявший на себя обязанности распорядителя, разрешил разворачивать. Больше всех повезло Осокину: ему достался теплый шарф, добротные рукавицы на меху, но, главное, письмо от…

— Таня Хлебникова! — громогласно провозгласил Безуглый, заглядывая через плечо радисту. — Работает швеей на фабрике «Большевичка»…

Осокин торопливо прикрыл письмо рукой, но память у радиста была превосходная, и он, к общему удовольствию, продолжил:

— Рукавицы сшила из своей детской шубки и надеется, что они согреют тебя… — он похлопал водителя по плечу, — неизвестный советский герой. Живет с мамой и младшим братом, отец в ополчении, если можешь, ответь, пожалуйста… Васька, давай меняться письмами, а?

— Фигу, — невозмутимо ответил водитель.

— У тебя же кто-то на примете уже имеется, Васенька, сам говорил. — Безуглый задушевно обнял Осокина за плечи. — Ну зачем тебе две? Это, в конце концов, нечестно, не по-комсомольски…