Иван Кошкин - За ценой не постоим

Дело оборачивалось какой-то дурной стороной — человек, которому они уже давно доверяли, как себе, опытный и смелый военный, попал чуть ли не под следствие. Спасение пришло, откуда не ждали. Командир 402-й стрелковой дивизии полковник Шабалов, возвращаясь с переднего края, заехал узнать, как обстоят дела у героев, вышедших в его расположение. Понимая, что другого случая не будет, Гольдберг шагнул наперерез всадникам. Комдив резко осадил коня, окатив Валентина Иосифовича матюгами и грязью из-под копыт. Батальонный комиссар, сбиваясь от волнения, рассказал о старшем сержанте Берестове, добавив, что ручается за комвзвода своей совестью коммуниста и комиссара. Шабалов слушал молча, затем спешился, кинув повод адъютанту, и, кивком велев Гольдбергу следовать за ним, зашагал, переваливаясь, к избе, где находился Особый отдел. Блеклый майор при виде комдива поднялся из-за стола, и Шабалов с ходу удивительно вежливо спросил: что за трудности возникли со старшим сержантом Берестовым? Майор спокойно ответил, что Берестов — бывший офицер царской армии. Комдив сказал, что не понимает, какая тут беда, он сам — бывший унтер царской армии и даже имеет крест за Карпаты, более того, если ему не изменяет память, маршал Буденный тоже отметился службой в царской армии, только крестов нахватал побольше. Начальник Особого отдела выложил главный козырь: Берестов служил в белой армии. Шабалов помолчал, смотря в пол, и по тому, как играли желваки на тяжелом, словно топором вырубленном лице комдива, Гольдберг понял, что полковник сейчас взорвется. Но он недооценил Шабалова. Комдив поднял голову и, глядя прямо в глаза майору, очень тихо спросил: а служил ли старший сержант Берестов в фашистской армии? Начальник Особого отдела признал: таких сведений не имеется. Полковник кивнул и точно так же тихо, без единого грубого слова сказал, что ему сейчас больше ничего и не важно, а затем приказал освободить Берестова из-под стражи. Майор выдержал удар и сказал, что доложит по команде о таком самоуправстве. Шабалов высказался в том смысле, что Особый отдел волен поступать, как ему угодно. «Под вашу ответственность», — добавил уже в спину Шабалова майор. Комдив повернулся и спокойно сказал, что он и так отвечает перед Родиной и Сталиным за целую дивизию — найдется место и для одного комвзвода.

Берестов был освобожден немедленно. Шабалов посмотрел на стоящего перед ним по стойке «смирно» старшего сержанта, почти что его ровесника, и спросил: «Значит, беляк?» «Белогвардеец», — спокойно ответил Берестов. «Ну, смотри, не подведи меня, белогвардеец», — усмехнулся комдив и пошел к коню. Комвзвода молча смотрел вслед полковнику, и когда тот сел в седло, четко отдал честь. Шабалов кивнул и ускакал.

Рассказ был короток — Гольдберг умел говорить сжато и точно. Николай молчал, не зная, о чем тут спрашивать.

— Вот такие дела, Коля, — закончил комиссар. — Не окажись там Шабалов — закрутили бы Андрея… Старшего сержанта Берестова в рамках укрепления бдительности. Понимаете? И не думаю я, что этот майор его и впрямь в чем-то подозревал, просто случай удобный представился. Вот попадется такой человечек — и сколько он дров наломать может…

Гольдберг умолк, думая о чем-то своем, Николай продолжал переваривать услышанное. История и впрямь была нехорошая — фактически человека, пусть бывшего врага, ни за что ни про что держали под стражей, пытались, если уж называть вещи своими именами, оклеветать. Ведь если бы майор и впрямь был уверен в виновности Берестова, если бы действительно подозревал его в шпионаже, разве он отпустил бы его по первому требованию комдива? Николай вспомнил, как в училище в тридцать восьмом они обсуждали решения январского пленума ЦК, а позже — разоблачение клики Ежова, погубившей столько невинных…

— Выводы сделали, Николай? — нарушил молчание Гольдберг.

Трифонов молча кивнул.

— И это тоже — одна из обязанностей комиссара, защищать людей от таких… Окопавшихся. — Гольдберг встал, несколько раз тряхнул руками. — Об этом не говорится в Полевом уставе, но мы обязаны… Ладно, я рад, что мы поговорили.

Он закинул СВТ на плечо.

— Простите, что задержал вас, Николай, но этот разговор был необходим. Куда вы сейчас?

— К Медведеву, — ответил Трифонов. — Надо поговорить с Коптяевым, потом к истребителям, потом в третий. Надеюсь, за эти полчаса Гудериан через нас не прорвался.

— Ну, мы бы услышали, — успокоил Гольдберг.

Он повернулся и зашагал вдоль опушки в сторону КП батальона. Николай посмотрел вслед комиссару и почесал подбородок — пожалуй, сегодня он узнал больше, чем за все пять месяцев после выпуска. Хотя, конечно, из этих пяти месяцев два с половиной он провалялся в госпитале… Политрук посмотрел на небо — луна снова зашла за тучи, возвращаться придется по своим следам. Трифонов расстегнул шинель и, прикрывая руку, чиркнул спичкой — на часах было десять минут пятого, до рассвета еще далеко. Николай застегнулся и пошел вдоль завала к пулеметному окопу.

— Здравствуйте, товарищ Зверев.

Из окопа на Трифонова хмуро уставился первый номер расчета ДП, бывший студент механического факультета ефрейтор Зверев.

— Здравствуйте, товарищ политрук.

Окоп был отрыт по всем правилам, обеспечивая стрельбу как в поле, так и вдоль завала, в стене были устроены две «лисьи норы», одна пустовала, из другой доносился мощный храп.

— Второй номер мой, Талгат, — уловив невысказанный вопрос, кивнул Зверев.

— Он там себе ничего не поморозит? — озабоченно спросил Трифонов.

Зверев пожал плечами:

— Да не должен, лапником там все хорошо выстлано, ватник да еще две шинели.

— Вы ходили греться?

— Нет, мы — пулеметчики, нам позицию бросать нельзя, — как-то неуверенно ответил Зверев.

Трифонов принюхался.

— Вы что, тут костер жгли, что ли?

В темноте лица Зверева было не видно, но ответ прозвучал виновато:

— Ну да. Холодно, а у нас место высокое, вода на дне не собирается. Да вы не волнуйтесь, товарищ политрук, — заторопился бывший студент. — Мы ж не идиоты — брезентом накрывались.

— Приказ был — соблюдать маскировку. — Трифонов начал злиться. — Объявляю тебе…

Он запнулся. Строго говоря, выговор должен был объявлять командир отделения или командир взвода, политработник таких полномочий не имел. По Уставу политрук Трифонов должен сообщить о происшествии командиру взвода. Николай решил, что ограничится внушением.

— Зверев, ты взрослый человек, должен сам понимать, — на языке вертелось хорошее слово, но политруку оно не пристало. — Мне что, тебя к Медведю волочь? Выговор тебе перед строем объявлять?

— Так тут замерзнуть недолго, — угрюмо ответил пулеметчик.