Юрий Вяземский - Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

И Гней Эдий Вардий объявил:

XV.— На четвертую станцию Венера прибыла в начале июня. Это был остров. И звался он Крит, как он и поныне называется. Назван он так в честь титана Крия, которого Сатурн поставил наместником над морем.

Крон-Сатурн тогда уже родил шестерых своих детей. И пятерых из них, как вам, наверное, рассказывали, проглотил. Но шестого, Зевса-Юпитера, Рее, жене Сатурна, удалось спасти, подсунув прожорливому мужу камень, обернутый пеленками. Мальчика-Юпитера спрятали на Крите, в пещере. Но никто из Титанов об этом, разумеется, не знал: ни сам Сатурн, ни Крий, который наместничал на острове.

— Прибыв на Крит, — продолжал Вардий, — Венера покорила Крия. Это ей было нетрудно совершить. Во-первых, она изначально принадлежала морской стихии — и Крий был морским божеством. Во-вторых, Титаны недолюбливали друг друга, и когда Венера поведала Крию, что она была возлюбленной Коя, но теперь бежала от него и просит у Крия защиты, Крий с радостью принял богиню, чтобы насолить брату. В-третьих, Венера Паренс надела на себя солнечное ожерелье, свадебный подарок прежнего любовника, которое, как ты помнишь, делало его обладательницу столь прекрасной, что ни одно сердце не могло устоять…

У Вергилия довольно точно описано:

И в другом месте:

Крий до беспамятства влюбился в Венеру Родительницу. И отдал ей в услужение трех Нереид, зеленоглазых и пенноволосых дочерей морского старца Нерея, который тогда был в подчинении у Крия. Старшую звали Эвриномой, среднюю — Амфитритой, а младшую — Фетидой. Они радостно прислуживали прекрасной Венере, и на Крите, и в дальнейших ее странствиях по вселенной.

XVI.С Крием сойдясь, Венера Паренс стала морской богиней и вновь переменила имя. Критяне прозвали ее на своем языке Ариадной. Латиняне и римляне в разные времена по-разному называли: Мариной, или Венетой (от цвета моря), или Венилией (от древнего слова, обозначавшего набегающую на берег волну). Я предпочитаю называть ее Венерой Венетой.

Деревом Венеры на Крите стала смоковница. Птицами — зимородки. А священными животными — тритоны, морские ежи, анемоны и каракатицы. Их изображения до сих пор можно увидеть на полу Кносского дворца и на стенах в Идейской пещере.

Ласково глядя на струю, бьющую из фонтана, Вардий продолжал:

XVII.— На Крите от Крия-титана Венера Венета родила себе четвертого сыночка. Имя ему — Протей.

Описать его почти невозможно. Он юный и старый одновременно. Глаза у него то серые от предрассветных сумерек, то зеленые от безоблачного утра, то синие от жаркого полдня, то розовые от закатного солнца, то черные от непогоды и фиолетовые от сумрака ночи. Волосы его, изначально сине-зеленые, мягкие, нежные и волнистые, в любой момент могут поменять окраску, изменить свойство… Нет, пусть его лучше описывает Пелигн в своих «Превращениях»!

А я тебе так скажу: Протей постоянно меняется и в этих изменениях будто ищет себя и свой истинный облик.

Узы его — морские сети, в которые он ловит свою добычу и сам в них запутывается.

Огонь его — таинственное морское свечение, которое мы иногда наблюдаем при нарождающейся луне, или «шары Диоскуров», которые перед окончанием бури опускаются на мачты истерзанных кораблей.

Стрелы его — их почти не чувствуешь в сердце, потому что они в нем растворяются и проникают в голову, туманят глаза и взор их обращают тебе в душу. Ты уже не возлюбленную свою видишь, а самого себя в объятиях возлюбленной. Не ее жаждешь привлечь и познать, а любящего себя приблизить и разглядеть, удержать или оттолкнуть, полюбить или возненавидеть.

Протей, пожалуй, самый нежный и ласковый из амуров, потому что ласкает прежде всего самого себя. И он же — самый презрительный из эротов, потому как, если начнет презирать, себя унижает в первую очередь.

однажды про Протея изрек Пелигн. А я говорю: он именно гонит , как ветер гонит волны, как волны несут корабли и лодки, как река крутит и вертит листья и щепки, потопляя на дно и выбрасывая на поверхность.

Протей не только сам постоянно меняется. Именно он, амур Протей, в грядущем веке и на следующей станции превратит Юпитера в быка, в орла, в лебедя, в дождь, в мужа Алкмены.

Протей не гогочет, как Приап. Он тихо смеется и задумчиво улыбается. Но смех и улыбки его лукавы и насмешливы. Но:

как сказано у Тибулла.

Вардий замолчал. А потом сообщил:

— На Крите, на четвертой станции, Венера Венета с помощью амура Протея стала обучать людей основам культуры, а юношей и девушек — тонкостям любовной игры.

И вместе с этим стало развиваться поэтическое искусство. В эпоху Приапа люди сочиняли лишь примитивные сатиры и грубые комедии. С Протеем же появились любовные элегии — более тонкий и высокий род поэзии.

Нереиды элегии вдохновляют и им покровительствуют.

Вардий перевел дух и заключил:

XVIII.— К концу четвертого божественного месяца Юпитер возрос, свергнул своего отца Сатурна и воцарился на Олимпе. Титанов одного за другим стали низвергать в Тартар: вслед за Сатурном сослали Иапета, за ним — Гипериона, сотворившего солнце, за ним — Коя…

Венера Венета не стала дожидаться, когда дойдет очередь до ее любовника Крия, и лунной сине-зеленой ночью бежала с Крита — сначала на остров Наксос, а затем — в Микены.

До Наксоса она летела на зимородках, от Наксоса плыла верхом на дельфине.

Протей за ней не последовал. Но с Крита тоже переселился — на остров Фарос, у берегов Египта.

Уйдя от фонтана, мы еще немного поднялись по аллее и остановились перед низкорослым кустарником с какими-то незнакомыми мне, прямо-таки огненными цветами. Из кустов поднималась тщательно отшлифованная мраморная стела с горельефом. На горельефе изображена была колесница, а на колеснице — юноша. Мне показалось, что волосы у него были выложены как будто бы янтарем, а всё остальное, говорю, было из мрамора.