Ольга Трифонова - Сны накануне. Последняя любовь Эйнштейна

Но, когда он вернулся из Филадельфии, измученный, в глубокой депрессии, и рассказал, что там произошло, она ужаснулась.

— «Ты с дьяволом самим на ты»!

— Может быть. Поэтому я никому не оставлю последние свои расчеты. Человечеству будет проще жить без них. Но тебе я хочу сказать вот что: наши отношения — это тоже прорыв в иное измерение. И эту тайну я тоже унесу с собой.

Что он имел в виду? Этого не узнать никогда. Но ведь утром в апреле пятьдесят пятого она отчетливо услышала произнесенное по-немецки его голосом «Агте!»

Бедняга! О ком он это сказал в свою последнюю минуту? О себе? О ней?

А после Филадельфии он рассказал вот что…

Но сначала появились люди в военно-морской форме. Ухоженные, хорошо кормленные, великолепно промытые, с отличной выправкой и очень любезные. Один даже подарил Генриху чудесный набор для морского офицера: в белом мягком несессере лежали мочалка из настоящей морской губки, очень удобная щетка для спины (с натуральной щетиной) и прекрасное лавандовое мыло. Всю эту красоту Генрих передарил ей — он не любил пользоваться новыми вещами.

Генрих по-мальчишески похвастался, что его пригласили консультантом в Военно-морские силы.

— Ты же не любишь военных, — удивилась она, — чего ты радуешься?

— Да, не люблю. В детстве я даже заревел, увидев первый раз солдат, но здесь — наука, чистая наука.

Перед его поездкой то ли в Филадельфию, то ли в Норфолк она решила воспользоваться моментом и подстричь его.

— Нет, — твердо ответил он, — еще рано.

— Но ты же все-таки будешь посещать официальные учреждения. Давай, чуть-чуть.

— Не настаивай. Даже военно-морское ведомство не заставляет меня стричься по-флотски.

Да, по-флотски стричься не заставляли, но то, чем он вместе с ними занимался, повергло его то ли в депрессию, то ли в глубочайшее уныние.

Обычно, вернувшись откуда-нибудь, он подробно и весело рассказывал о том, что видел, с кем разговаривал, и всегда со смехом, с забавными подробностями. А тут — молчание или односложные ответы.

Она понимала — приставать не надо, пройдет время и расскажет все сам. Он не умел жить, не поделившись с ней всем, из чего состояло его бытие.

И однажды, когда она ждала его в самой красивой и самой старой части университета, — на крыльце Нассау-холла возле двух каменных тигров, она почему-то подумала, что именно сегодня он расскажет о своей поездке: выйдя из здания на крыльцо, Генрих как-то странно посмотрел на изваяния и хмыкнул.

Она иногда заходила за ним в институт, и они вместе возвращались домой по краю поля для гольфа, мимо озера, по темным аллеям огромных каштанов.

На полпути присаживались на скамью, и он с наслаждением выкуривал сигарету. Доктор Баки запретил ему курить, но она знала, что, если ему приспичит, может поднять окурок с земли, поэтому всегда брала для него одну-две его любимые «Ларк». Сама курила крепкие «Пэлл-Мэлл».

И в тот раз сели на удивительно удобную скамью, украшенную табличкой с именем дарителя.

Он затянулся с наслаждением и, прищурившись, смотрел, как по стволу гоняются друг за другом маленькие белки. Вверх-вниз, вверх-вниз.

— Когда я умру, ты поставь от моего имени скамейку, только не вешай табличку.

— Хорошо. Поставлю. Покажи где.

— Да хоть на той аллее, что ближе к озеру. Или нет, где-нибудь неподалеку от тигров, они ведь нравятся тебе?

— Очень нравятся.

— Ну вот, будешь сидеть, любоваться семейством кошачьих и вспоминать меня. Помнишь, я как-то говорил тебе, что коты уходят в параллельный мир.

— Да. Ты в этом подозреваешь Тигрика.

— Не смейся. Прорыв в иное измерение вполне реален, говорю тебе как свидетель. Для этого надо создать искривление пространства и замкнуть его в гравитационный коллапс. Сфера Шварцшильда, или «черная дыра», а может быть, целая вселенная, — параллельный мир. Я — плохой ученый, но я отличный толкователь того, на что наткнулись другие. Так и здесь, я сделал расчеты, только расчеты — и получилось, что можно создать электромагнитное поле такой напряженности, при которой световые лучи свернутся в кокон. И тогда объект не виден ни для приборов, ни для человека. Он уходит в «черную дыру».

— Я ничего не поняла, кроме одного: ты плохой ученый. И еще: «Ты с дьяволом самим на ты»…

— Да, я плохой. Может быть, я даже преступник. Но это все от любопытства, мне нужно с помощью одного-единственного уравнения описать взаимодействие трех фундаментальных сил: электромагнитных, гравитационных и ядерных. Разгадать задачку Бога, ведь все связано, и все подчинено его замыслу.

— И эта страшная «черная дыра» тоже? Значит, в нее может попасть каждый?

— Ну нет. Туда можно попасть только «проколов» пространство мощным энергетическим воздействием. Для этого нужен генератор невидимости, и он есть. Ты читала про «Воздушный корабль» и «Летучего голландца», это старые истории, но теперь я не могу их называть мифами, потому что в Филадельфии есть эсминец «Элдридж». Он исчез на глазах очевидцев, но след от него был виден. А потом он возник с полубезумным экипажем. Люди как бы замерзли, выпав из реального времени, а те, кто сошел на берег, растаяли на наших глазах. Я думаю, что таким же будет воздействие ядерного взрыва, — выпадение живого существа из времени.

— Ну а те, что остались на корабле, что с ними дальше произошло?

— Они выпали из жизни на несколько суток, а потом — как ни в чем не бывало, но те сутки как бы были вычтены из их жизни. То же будет и после ядерного взрыва.

— Какой-то Конан Дойл, «Затерянный мир». Если бы это рассказал не ты, я бы не поверила. Но я не понимаю еще вот чего: ты всегда говорил, что тебе нужен только клочок бумаги и карандаш, а тут эсминцы, генераторы, матросы…

— Забудь. Выбрось из головы. Ты права, мне действительно нужен только клочок бумаги, карандаш и… ты. Ты сказала, что я «с дьяволом самим на ты», а я отвечу тебе словами того же автора: «До ангелов я от чертей дойду путем гипотез». Знаешь, с кем я работаю? С русским — Джорджем Гамовым. Он талантливый и веселый, любит пороть чепуху. Они с женой пытались убежать из Советского Союза на лодке и приплыли, видимо, в то место, где высадились когда-то аргонавты, в Грузии, а думали, что это Турция, и их не выдал пастух по имени Ясон, хотя понял, что они задумали и как промахнулись в темноте ночи. Наверное, про Ясона выдумка, но здорово. Давай целоваться здесь и прикидываться, что нам восемнадцать.

— Нельзя. Кто-нибудь увидит, и завтра только и будет разговоров.

— А тебе не хочется иногда притвориться сумасшедшей?

— Еще как хочется!

— Давай притворяться.

— Ничего не выйдет. Эстер нас быстро выведет на чистую воду.

— Да, выведет, она это умеет. Она все приводит в порядок. Знаешь, когда она пришла первый раз, я был болен и очень слаб. У нее был такой испуганный вид, что я, чтоб развеселить ее, сказал: «Перед вами труп немолодого младенца», а она так серьезно и внимательно на меня посмотрела…