Наталья Павлищева - Юрий Долгорукий. Мифический князь

К утру под глазами князя от бессонницы было сине, но сам он бодр и решителен. Супруга, поняв, что муж собрался куда-то с рассветом, зевая, поинтересовалась:

– Хоронить поедешь?

– Кого?

– Ну… Ярополка. Помер же.

– Кто меня зовет? Нет, спи!

Еще немного погодя в разные стороны уже мчались гонцы – князь Всеволод Ольгович звал к себе брата Святослава Ольговича и двоюродного брата Владимира Давыдовича. Для себя он решил: пора возвращать Киев Ольговичам!

Торопились, в Киев надо бы поспеть, пока Вячеслав во вкус власти не вошел, как почувствует, может быть поздно… И дружину взяли малую, настоял сам Всеволод Ольгович:

– Если с большой придем, скажут, что войной на Киев, а так с малой вроде просто уговорить Вячеслава сойти с Великого стола добром.

Владимир Давыдович не понимал:

– Чего ты боишься, ежели сядешь, так кто тебя погонит? Разве только вон Юрий Суздальский, но он и так может, что с большой дружиной, что с малой…

– Киевлянам не все равно, если приведу с собой войско, окрысятся, не поверят, а мне потом как сидеть? Нет, Вячеслав должен добром стол уступить, как его брат когда-то сделал. И если уступит, то Юрию против меня головы не поднять будет.

Святослав вздохнул, по-хорошему завидуя брату. Он сам так не смог бы. Отовсюду гнали, вот и новгородцы тоже почуяли силу Мономашичей и позвали Ростислава, указав Святославу «путь чист». Видно, поняв невеселые мысли брата, Всеволод усмехнулся:

– Сяду на Киевский стол, новгородцы небось снова тебя позовут…

Святослав невесело огрызнулся:

– Ты сядь сначала!

– Митрополит Михаил помочь обещал.

Владимир Давыдович ахнул в догадке:

– Никак он тебе и весточку прислал?

Всеволод не дурак даже братьям свои тайны раскрывать, неопределенно пожал плечами:

– Может, он, а может, и не он…

Для начала они заняли Вышгород, в котором ни дружины, ни особой охраны не было, и в самом начале марта двинулись к Киеву. Святослав ежился: как собирается Всеволод воевать такой город с таким малым числом ратников? Но тот и не собирался, ему надо было испугать Вячеслава, вселить в него неуверенность. Насколько Всеволод знал дядю, тот отражать нападки не способен, он и в Переяславле-то княжить не хотел, потому как опасно, то и дело набеги.

У Киева стали жечь дворы. Запылал и Копырев конец, где не то что дворы, избы чуть не лепились друг к дружке, одну запалили, остальные сами занялись, хотя и было не сухо.

Из ближней избы выскочила седая старуха, у которой плат сбился на сторону, открыв реденькие волосы, запричитала, подняв тощие руки к небу:

– Что ж вы, ироды, делаете?! Креста на вас нет! Пошто своих же губите?!

Ратник остановился, не донеся факел до соломы на крыше, Всеволод зло блеснул глазами:

– Поджигай!

Вросшая в землю избушка занялась быстро. Старуха упала наземь, но ни биться в слезах, ни звать на помощь не стала, то ли поняла, что не помогут, то ли было уже все равно. Но, глядя прямо на Святослава, вдруг тихо сказала:

– Проклят ваш род, сгинете, аспиды…

Святослав, не выдержав, хлестнул коня, помчался в сторону, сам не зная куда. Сколько раз вот так от факелов своих же русских ратников горели дома в русских городах. Бывало так разоряли, как и половцам не суметь. Мстили друг дружке князья, а горели горожане. Билась мысль: прокляли, нас всех давно прокляли. Он пытался возражать сам себе: но почему же тогда у других все получалось? Вон Всеволод жжет и не боится, а он мается из-за какой-то старухи.

Убедившись, что еще немного – и может заполыхать весь Киев, чего ему самому горожане не простят, Всеволод приказал прекратить и отправил к Великому князю предложение уйти из города… добром.

По всему городу давно звучали набатные колокола, сначала никто не мог взять с толк, что это. Половцы? Нет, полыхало с северо-запада, на Копыревом конце. Значит, просто погорели по чьей-то дури или неосторожности, такое тоже бывало нередко. Но к Великому князю вдруг примчался гонец от… Всеволода Черниговского. Осознав, что посад и Копырев конец жжет собственный племянник, Вячеслав чуть не рухнул на лавку, с трудом удержался, чтобы не показать своего страха гонцу. Сумел кивнуть, что понял, и сказать, чтоб подождал ответа.

Решить такое Вячеслав сам не мог, позвал митрополита Михаила. Тот словно знал, что позовут, пришел быстро и даже согласился отправиться переговорщиком к нежданному набежнику.

Вернувшись, он передал увещевания Всеволода: черниговский князь убеждал Великого, что Юрий Суздальский не даст ему сидеть в Киеве, непременно захватит и самого Вячеслава оставит совсем без удела.

Вячеслав от таких слов даже поежился, если честно, то он и сам этого же боялся, помня всегдашнюю свою распрю и нелюбовь с Гюрги. Вот навязалось Великое княжение на его голову! И чего было бы загодя не отказаться? По нему так лучше Туров, сидел бы себе спокойно, никого не трогая и чтобы его никто не трогал. И чем братьям да племянникам так нравятся Киев или Переяславль, где ни дня спокойно прожить нельзя? У Юрия есть своя Ростовская земля, тоже далеко и спокойно, булгар побил и жил бы себе. Так ведь нет, с ростовскими боярами только что не на кулачках, в Суздале все больше. Ну и сидел бы в Суздале…

От размышлений о брате Вячеслава отвлек митрополит:

– Коли, князь, не слишком лежит душа биться за Великий стол, так и согласился бы, чего же людскую кровь лить? Сейчас от Всеволода можешь потребовать, чтоб он за тобой крепко утвердил Туров или еще чего, он согласится.

– Будь по-твоему. Не хочу кровь лить, пусть себе идет пока в Вышгород, а я завтра уйду в Туров. Потом пусть берет Киев.

На том и порешили. На следующий день Всеволод Ольгович торжественно въехал в Киев и закатил пир на весь город. Погорельцам помог заново дворы поставить, чтоб обиды не держали, бояр, кто против него не был, обласкал, горожан поил-кормил три дня, чтоб надолго запомнили доброту и щедрость нового князя. Меды лились рекой, столы ломились от снеди, а горожане получали обещание доброго и справедливого правления.

Святослав попробовал найти ту старуху, но никто из соседей не знал, куда она девалась, сказали только, что у нее в избе сгорела больная внучка, а больше не было никого из родни, потому ушла куда глаза глядят, всем оказалось не до нее. И Святослав понял: ее проклятье будет висеть над ним всегда.

Митрополит успокоил:

– Сделай вклад добрый в обитель, покайся, прими епитимью, вот и полегчает.

Не полегчало, но постепенно просто забылось.

Киев перешел к Ольговичам, но головная боль у Всеволода только началась. И причиной тому стал вовсе не далекий Юрий Суздальский. Для начала начались разборки в собственной семье. Помогавшим ему брату Святославу и племяннику Владимиру Давыдовичу надо было как-то платить. Не гривнами, конечно, а землями. Владимиру как наследнику Давыда отошел Чернигов. На что тут же обиделись другие, в том числе собственный брат Игорь, которому Чернигов должен был перейти как отчина.