Наталья Павлищева - Мадам Помпадур. Некоронованная королева

Двор притих в тягостном ожидании.

– Ваше величество…

И без дальнейших слов ясно, какое именно известие с улицы Бак привез маркиз Гонто. Опущенный взор, склоненная словно в скорби голова Шарля-Антуана де Гонто ясно демонстрировали, что он очень удручен, почти в трауре.

Людовик поднял на маркиза глаза, полные боли, он действительно любил свою капризную Принцессу, как называл мадам де Шатору, и действительно тяжело переживал ее смерть. У Шарля-Антуана даже мелькнула странная мысль: стал бы так же переживать король в случае смерти королевы?

– Да, сир, все кончено… Она помнила о Вас до последнего мига.

Последнее было ложью, мадам умерла в бреду и никого не помнила, но маркиз понимал, как такое заявление будет приятно королю, а потому сказал. Людовик только коротко кивнул.

Двор в трауре, то есть официально никакого траура не было и быть не могло, фаворитка – не член королевской семьи, однако придворные уважали непритворную скорбь его величества, а потому никаких увеселений, разговоры вполголоса. Ничего напоминающего о прежних развлечениях или о самой почившей мадам. Потянулись тоскливые дни, когда вернувшийся в Версаль король сиднем сидел в своем Трианоне, общался с узким кругом людей, числившихся в друзьях мадам Шатору, и тосковал…

Придворные в Версале вежливо тосковали рядом с королем, при любой возможности перемещаясь в Париж, чтобы развлекаться там. Во-первых, даже бесконечно уважая его величество, страдать рядом с ним столь долго не желал никто. Во-вторых, и в-главных, мадам Шатору слишком многие терпеть не могли за ее надменность и непомерные требования, а потому радости из-за ее безвременной кончины было едва ли не больше, чем грусти. Тем более умершая фаворитка освободила место, на которое мечтали попасть слишком многие, хотя не все могли надеяться.

Двор снова загудел, как растревоженный улей. Соблюдая ради приличия скорбную тишину в Версале, вне него в салонах Парижа дамы и кавалеры вовсю обсуждали возможные варианты замены.

Август выдался душным, к жаре добавились мелкие нудные дожди, и трудно дышать стало даже вполне здоровым людям. Но мадам Ле Норман хорошо переносила беременность. Это весной она испытывала сильные боли, видимо, из-за своих поездок в коляске ради встреч с королем, а после того как стала беречься, просто медленно ходить пешком, а еще выкинула из головы всякие глупости по поводу хозяев замка Шуази, ей весьма полегчало.

10 августа тоже не принесло облегчения всем страдавшим от духоты…

– Луиза, вы не могли бы обмахивать меня веером, сегодня слишком душно, к тому же у меня что-то крутит внутри. Неужели снова появятся прежние боли?

– Мадам, – горничная внимательно пригляделась к тому, как держится за поясницу ее хозяйка, – а вам не пора ли рожать?

– Может, и пора. Я с таким ужасом думаю о родах…

– Почему?

– Вдруг ребенок снова не проживет долго?

Но дольше разговоры вести не удалось, Жанну Антуанетту действительно скрутил очередной приступ боли внизу живота, и Луизе пришлось уложить ее в постель, отправив Бишо за доктором и позвав на помощь двух служанок.

Когда доктор появился в замке Этиоль, рядом со счастливой матерью уже лежала очаровательная малышка, щуря голубые, как у всех новорожденных, глазенки и смешно причмокивая губками.

– Нет, нет, мадам, не стоит кормить ребенка самой, ваша очаровательная грудь может потерять форму!

Жанну так и подмывало спросить, откуда старый доктор знает о форме ее груди, но она лишь рассмеялась:

– Александрин уже покормили, доктор. Я просто попросила положить ее рядом, пока малышка не спит, чтобы ощутить, что это мое дитя и оно живо.

– Господь с вами, мадам. Живая, прекрасная малышка, никаких осложнений! – ахнула Луиза, которой вместе с двумя совершенно неопытными девушками пришлось принимать роды самой. – Посмотрите, доктор, все ли мы верно сделали?

Старик оглядел все, что требовалось, и удовлетворенно кивнул головой:

– Все хорошо. Теперь мадам нужно отдохнуть, потому заберите ребенка и дайте мадам успокоительное.

– Я совершенно спокойна и не хочу спать.

– Это ради вашего же здоровья, мадам.

– Хорошо, хорошо. Луиза, нужно отправить весточки Шарлю Гийому и господину де Турнеэму.

– В этом нет необходимости! – загремел от двери голос де Турнеэма. – Поздравляю тебя, дорогая, ты родила чудесную малышку.

– Откуда вы здесь, сир? – Жанна счастливо смеялась.

– Умница Луиза, как только началось, тотчас отправила ко мне посыльного, и я примчался. А Шарль в отъезде, но завтра будет в Париже и сразу приедет сюда.

У Жанны Антуанетты началась новая жизнь – матери. Она обожала свою малышку, нареченную Александрин. Мать не стала говорить, что ей хотелось бы для своей девочки такой красоты и разумности, как у мадам де Тансен, потому и имя такое, и все считали повод для выбора имени совсем другим. У самой мадам Ле Норман в блестящем будущем дочери ни малейших сомнений не было, как когда-то не было и у мадам Пуассон.

На следующий день из Парижа действительно примчались счастливые отец ребенка и бабушка – мадам Пуассон.

– Ах, Жанна, она будет очень красивой! Очаровательная малышка!

Муж в восторгах оказался куда скромней, но много эмоциональней, он так стиснул в объятиях супругу, что та со смехом взмолилась:

– О, Шарль! Ты меня просто поломаешь!

– Прости, прости, я не совсем понимаю, что делаю. Я счастлив, Жанна, очень счастлив.

Счастливыми были (или хотя бы казались) все, и не находилось ни малейших поводов для размышлений о пророчестве госпожи Лебон.

– Ты подаришь мне сына?

– Шарль, я едва успела родить дочь… Это не так просто, как ты полагаешь. Девять месяцев бесконечных ограничений, дурноты, а потом сами роды…

– Я тебе очень благодарен, но нам нужен сын.

– Поживем – увидим.

Жанна не стала говорить, что в ближайшее время вовсе не намерена снова оказываться в таком положении, потом когда-нибудь…

Девочку крестили в церкви Сен-Рок Александриной, Шарль Гийом вовсе не был против такого прекрасного имени.

Жанна узнала о болезни и смерти мадам де Шатору, но почему-то большого значения этому не придала, она словно на время исключила из жизни саму возможность общения с королем, предоставив все течению времени. Если Лебон была права и ей судьба быть любимой его величеством, то судьба к этому приведет, а пока куда важней то, что у маленькой Александрин не болит животик, что она весела, хорошо ест и спокойно спит. А еще то, что цвет лица самой мадам заметно улучшился за то время, что она провела в Этиоле. Деревенская жизнь явно пошла молодой женщине, обладавшей далеко не крепким здоровьем, на пользу.