Джеймс Миченер - Источник

ПЕРВЫЙ РАВВИН. С таким порядком действий мы согласны. Это должно оказаться у него во рту до начала Шаббата.

ТРЕТИЙ РАВВИН. Вопрос вот в чем. Имеет ли он вообще право иметь это при себе в Шаббат? Нет, потому что это тщеславие. Как и у женщины с золотым украшением. Что, вне всякого сомнения, запрещено.

ВТОРОЙ РАВВИН. Согласен. Если это просто украшение, мужчина не должен держать его во рту в Шаббат.

ЧЕТВЕРТЫЙ РАВВИН. А я настаиваю, что это всего лишь украшение!

ВТОРОЙ РАВВИН. Да подождите! С искусственным зубом ему легче есть.

ЧЕТВЕРТЫЙ РАВВИН. Но он может есть и вообще без него. Искусственный зуб для мужчины – то же, что золотое ожерелье для женщины.

ВТОРОЙ РАВВИН. Это не одно и то же. Ожерелье – это украшение. А зуб – необходимость.

ТРЕТИЙ РАВВИН. Заблуждение. Золотой зуб придает мужчине привлекательность, так же как золото…

ВТОРОЙ РАВВИН. Кто говорит о золотом зубе? Я говорил просто о зубе. Искусственный зуб находится во рту с целью облегчения жевания.

ПЕРВЫЙ РАВВИН. Именно! А золотой зуб служит всего лишь украшательству.

ВТОРОЙ РАВВИН. Неверно! Человек покупает золотой зуб потому, что он подходит лучше каменного и служит дольше, чем деревянный. Он руководствуется благоразумием, а не тщеславием.

ЧЕТВЕРТЫЙ РАВВИН. Ошибка! Ошибка!

ТРЕТИЙ РАВВИН. Разве золотой зуб помещают во рту не с той же целью, с которой женщина выпускает кудряшки на лоб? И разве мудрецы не говорят, что женщина не должна носить такие кудряшки, разве что они постоянно приклеены ко лбу?

ЧЕТВЕРТЫЙ РАВВИН. Что значит постоянно?

ТРЕТИЙ РАВВИН. Это значит, что в Шаббат она не должна ничего добавлять к тому, что уже есть.

ПЕРВЫЙ РАВВИН. Она не имеет права заниматься и шитьем, потому что таковое включает в себя три действия. С иголкой, ниткой и само шитье. И она знает, что каждое из них запрещено. Но пришпиливание локонов на голове не является привычным действием, и она не может забыть, что это запрещено.

ТРЕТИЙ РАВВИН. И фальшивый зуб не должен находиться во рту постоянно. Его можно каждый день вставлять в рот, и таким образом он равнозначен искусственным локонам у женщины, которые она не может носить.

Первые четыре дня, которые ребе Ашер провел среди ученых мужей в Тверии, он продолжал стоять у стенки, скромная и смущенная фигура, слушая, как эти старики подробно разбирали проблему искусственного зуба. Они изучали ее с философской и материальной точек зрения. Ашер узнал, что они занимаются ею вот уже два месяца, надеясь извлечь из нее всеобщий принцип отношения во время Шаббата к разным предметам, которые и полезны, и служат лишь украшательству. Несколько раз во время спора он чувствовал, что может предложить кое-какие идеи, но толкователи не замечали его, и он скромно воздержался от попытки привлечь их внимание. Вечером четвертого дня он, полный растерянности, покинул высокое собрание. Неужели раввины так никогда и не обратят на него внимания? Или он, полный тщеславия, неправильно понял указание Господа присоединиться к ним?

Он решил разобраться в этом деле, отправившись в единственное место в Тверии, которое по логике лучше всего подходило для этой цели. Это был небольшой холм к северо-западу от города. К закату он поднялся на него и добрался до пещеры, которая уже считалась святым местом, а за последующие столетия этот ее статус только упрочился. Тут была могила Акибы, величайшего из раввинов и хранителя закона. Ашер скромно устроился в углу, сложив руки. Он надеялся получить от давно скончавшегося ребе указания относительно его нынешнего положения, но так ничего и не услышал. В самом ли деле в этой пещере хранились останки еврейского святого, оставалось неясным. Но так же, как императрица Елена, путешествуя по Святой земле, безоговорочно решала, где быть святым реликвиям христианства, так и набожные евреи столь же категорически определяли святые места своей религии. По рассказам, в Цфате, вне всяких сомнений, нашли себе последний приют несколько великих людей, а вот Тверии достались ребе Меир и ребе Акиба, и, пока будет жив иудаизм, к местам их предполагаемых могил будут тянуться паломники.

Но если даже ребе Ашеру так и не удалось пообщаться с великим раввином, он все же обрел нечто столь же важное: сидя на камне перед пещерой, он смотрел, как солнце опускается за озеро и за город; игра закатных цветов на холмах к востоку, переливы серого, пурпурного и золотого на травянистых склонах утесов были настолько причудливы, что он почувствовал присутствие Бога еще отчетливее, чем в оливковой роще, и понял, что готов подчиниться любым требованиям Бога, имеющим отношение к его пребыванию в Тверии. И пока вечерний свет тускнел и мраморный город растворялся в сумерках, он продолжал оставаться в этом же восторженном состоянии. Из глубокой долины донесся пришедший с севера порыв холодного ветра. Поверхность воды покрылась рябью, над которой поднялись какие-то фигуры. Ашер зачарованно смотрел, как они гигантскими шагами двигались прямо к Тверии, где поднялись на просторную мраморную пристань вдоль набережной, и, какая бы сила ни подняла волнение на поверхности озера, она нашла себе пристанище в городе. Успокоенный и полный восторга, ребе Ашер покинул надгробие и спустился в Тверию, решив оставаться тут, пока раввины не обратят внимание на его присутствие.

Пятый день прошел без изменений. Он снова занял свое молчаливое положение у стены, слушая, как великие мыслители продолжают вести дискуссию о золотом зубе, и целых две недели, что он продолжал ждать, этот зуб оставался их главной заботой; но наблюдение за тем, как трудятся ребе, дало один полезный результат: он понял, что толкование законов – это серьезное дело, требующее и изощренности мышления, и богатства знаний. Он убедился, что, изучая во всех подробностях проблему зуба, удается автоматически решать более мелкие конфликты между тщеславием и потребностями. Стоя в тени, он вспомнил старое описание настоящего раввина – «корзина, полная книг» – и взмолился, чтобы, если придет время, когда знатоки из Тверии наконец обратятся к нему за советом, он смог мудро и тонко ответить им.

На девятнадцатый день, когда хранители закона наконец пришли к согласию, что если человек в Шаббат имеет во рту золотой зуб, то он преступает закон, и, когда они уже были готовы сформулировать закон, разрешающий пользование каменным или деревянным зубом, ребе, пытавшийся внести пункт, что тщеславие является неотъемлемым качеством человека, резко повернулся к ребе Ашеру и буркнул:

– Вот вы, который из Макора. Что на этот счет говорит рав Нааман?

Тихим голосом, оставаясь в тени, мельник объяснил:

– Рав Нааман, да будет благословенна его память, говорит: «Почему Бог создал человека только на шестой день? Чтобы предупредить его. Если когда-нибудь он раздуется от гордости, ему укажут, что среди всех Божьих созданий за ним следует лишь блоха». – Он сделал паузу. – Кроме того, рав Нааман говорит: «Верблюд был так тщеславен, он так мечтал обзавестись рогами, что его лишили даже ушей».