Джеймс Миченер - Источник

– Да.

– Я тоже думаю, – сказал ребе.

– В каком смысле?

Ребе Ашер помедлил, словно законник, который ищет поддержки в документах, но, сжав кулаки так, что у него побелели костяшки, сказал:

– Ныне грядут тяжелые годы, когда те, кто нарушал закон, начнут пожинать свое воздаяние.

– Что ты имеешь в виду? – потребовал ответа Иоханан.

Ребе Ашер, произнеся эти многозначительные слова, разжал нервно сведенные руки и мягко сказал:

– Я все думаю, что же нам делать с Менахемом, и не нахожу ответа. Ибо он бастард. Незаконнорожденный.

– Я смогу защитить его! – уверенно бросил каменотес.

– Он все равно останется бастардом, – мягко сказал ребе Ашер, – и никогда не сможет жениться.

– Я куплю ему жену.

– Только не еврейскую.

– Он станет частью этого города! – рявкнул Иоханан, так двинув кулаком по столу, что вздрогнули и разлетелись лежащие на нем пергаменты, но маленький ребе даже не моргнул, потому что представлял, как Иоханан воспримет эту проблему. Но силой ее было не решить.

В Пятикнижии закон Бога изложен в ясных и жестоких выражениях: «Бастард никогда не войдет в собрание Господа; до десятого поколения не войдет он в него…» Десять поколений было образным определением вечности, и в Палестине этот закон жестко соблюдался: на бастардах отныне и навеки лежало клеймо отщепенцев. Конечно, в простых случаях, когда незамужняя девушка рожала ребенка от неженатого мужчины, о незаконнорожденности речь не шла, потому что девушка могла выйти замуж, и ее ребенка усыновляли. Не считалось, что женщина рождала бастарда, в тех нередких случаях, если еврейская женщина становилась жертвой насилия солдатни, потому что такой ребенок наследовал еврейство от матери и легко входил в еврейскую жизнь; но когда такой мужчина, как Иоханан, добровольно вступал в интимные отношения с замужней женщиной, их отпрыск получал клеймо бастарда и община никогда не принимала его.

Со слезами сочувствия на глазах ребе Ашер растолковал каменотес этот непререкаемый закон:

– Почему Менахем играет один? Потому что он бастард. Почему куда бы он ни пришел, о нем знают? Потому что он бастард. Почему когда он вырастет, не сможет найти себе жену? Из-за того греха, что ты совершил, преступив закон.

Во время его четвертого посещения ребе Ашер спросил:

– Почему ты должен сопротивляться закону, Иоханан?

– Потому что я хочу видеть своего сына евреем… здесь, в Макоре.

– Здесь он никогда им не будет.

– Так как ему жить?

– Как изгнаннику, находя утешение в том, что те, кто в этой жизни страдают ради Торы, в загробной жизни обретут вечное блаженство. – Уже второй раз за последние несколько месяцев ребе Ашер употреблял это понятие – загробная жизнь, – и было странно слышать, что еврейский мыслитель ведет такие речи, поскольку Тора не поддерживала такие верования: бессмертие, воскрешение, небо как место воздаяния и глубины ада, где ждет кара, – все это, в основном, были понятия из Нового Запета. Но евреи диаспоры, долго живя среди таких язычников, как греки и персы, не смогли не воспринять эти представления, так что ребе Ашер не изменял догмам иудаизма, считая, что Менахем должен вести тяжелую жизнь на земле в обмен на благостное существование в загробном мире.

– Но почему он должен страдать в этой жизни, – вопросил Иоханан. – Безгрешный ребенок?

– Потому, что ты нарушил закон, – сказал ребе Ашер, и прежде, чем каменотес успел возразить, маленький мельник продолжил: – В Господней Торе 613 законов – 365 запретительных, по одному на каждый день года, и 248 разрешительных, по одному на каждую из костей тела. Ты подчинен этим древним законам. Я подчинен им. Даже сам Господь связан их рамками, потому что только так достигается порядок. Твоему сыну не суждено счастье на этой земле, и он никогда не будет евреем, но если он сможет склониться перед законом, то после смерти его ждет возрождение.

– Но почему Менахем? Почему кара не пала на меня?

– Не в нашей власти понимать, – сказал ребе Ашер, – почему благоденствуют порочные и бедствуют праведные. Учи сына смиряться перед судьбой, чтобы он был примером для всех прочих.

– Это все, что ты можешь предложить?

– Таков закон, – ответил ребе Ашер.

Это было в 335 году, когда каменотес стал высекать изображения на перемычке над западной дверью главного фасада, и, когда он работал, Менахем держался рядом с ним, слушая объяснения отца, как важно то, что он делает.

– Я представляю, что винные лозы растут прямо из земли, прорастают сквозь пол синагоги и тянутся по стене, где и приносят нам гроздья. Четыре грозди. По восемь виноградин в каждой из них. Их хватит на два стакана вина – один тебе, а другой мне.

– И пальмы тоже растут сквозь каменный пол, да?

– Конечно. И они приносят нам сладкие финики, чтобы есть их вместе с вином.

– А эта маленькая повозка? Она проедет через двери?

– Ее галопом везут белые лошади.

– Что в ней, в этой повозке?

– Закон, – сказал Иоханан. Он настолько прикипел всей душой к синагоге, которую строил, к этой тюрьме белого известняка, которая держала его в своих стенах, что обрабатывал большой камень с предельным тщанием, изображая на его поверхности предметы, которые он любил. И когда он наконец водрузил его на место, когда деревянный потолок простерся над колоннами царя Ирода и был завершен фриз с веселыми свастиками и нельзя было отвести глаз от цапель, змей и дубовых деревьев, Иоханан решил, что его работа в Макоре завершена, и подумал, что теперь он может покинуть его. – Я возьму с собой сына и переберусь в другой город. Может, там… с другим ребе.

Но когда пришло время увидеться с ребе Ашером, тот сам пришел к нему и протянул Менахему, красивому одаренному мальчику, которому уже исполнилось десять лет, сладости, купленные в греческой лавке.

– Иоханан, – сказал ребе, – ты не должен покидать Макор. Он стал для тебя домом, и мы ценим тебя. Люди тебя любят.

– Я подумывал… ну, на корабле из Антиохии… может, на Кипр.

– Ты не можешь сбежать, Иоханан. Тут твой дом… и твой закон.

– Закон, которого я не принимаю.

– Разве в Антиохии ты сможешь скрыться от него?

– Я перестану быть евреем, – пригрозил каменотес.

Ребе Ашер пропустил мимо ушей эти безответственные слова и сказал:

– И ты и я – мы оба всегда будем жить в Галилее. И закон, и эта земля не позволяют нам расстаться с ней.

Неожиданно Иоханана осенила идея, имеющая отношение к синагоге, и он решил обсудить ее.

– Когда я работал в Антиохии, мы выкладывали картину из разноцветных камней.

– Картину? – с подозрением спросил ребе Ашер.

– Мы не вырезали ее из камня. Это были горы и птицы, как на стене.

– Из кусочков камня?