Джеймс Миченер - Источник

– Об этой ли земле шли разговоры? – охваченный радостью, вскричал он. – Она ли дарована нам, евреям?

Глядя на это великолепие, он заметил, как из пустыни к востоку от Иордана поплыли облака, которые полет над безводными песками напоил жаром; и когда они перевалили через горы, защищающие Галилею, то столкнулись с холодным воздухом недавнего снежного урагана и над озером началась сумятица воздушных потоков – высоко в небе метались клочья облаков. На мгновение Готтесману показалось, что природа показывает ему то будущее, которое ждет евреев Галилеи, когда из пустыни хлынут орды кочевников, и небо отражало то волнение, которое сжало его сердце в предчувствии подступающего насилия, но вид этой непревзойденной красоты, полной мира, успокоил его. Такова была прекрасная Галилея – тот, полный бурь, край земли, где рождались государства и религии; и, не в силах расстаться с охватившим его восторгом, Готтесман влез в армейский грузовик, который стал спускаться по горному склону к Тиберии, где капитан, командовавший их группой, предложил отдохнуть и расслабиться в горячих источниках, и они с удовольствием отдали должное древним римским баням на южной окраине города. Испытывая непривычную чистоту и бодрость, Готтесман, выйдя из бани, решил неторопливо пройтись по городу и наконец оказался на берегу озера, где обнаружил ухоженные поля и спящие в ожидании тепла виноградники Кфар-Керема. Несколько человек ухаживали за лозами, и он спросил у них на идише:

– Кому принадлежит эта земля?

– Людям Кфар-Керема, – ответили они на иврите.

– Кто они такие?

– Это мы, – ответили виноградари.

– Евреи? Такие, как вы? – переспросил он.

– Да, точно такие же евреи, – на ломаном идиш с юмором ответили собеседники.

И в этот момент к нему пришла идея: «После войны я не вернусь в Гретц. Никогда. И Англия не мой дом».

– Как, вы говорите, называется это место? – осторожно спросил он.

– Кфар-Керем. Деревня Виноградника, – перевел один из мужчин.

– Мы самое старое еврейское поселение в этих местах, – добавил второй. – Заложено много лет назад человеком по имени Хакохен.

И Готтесман запомнил эти имена, эти поля и виноградники.

Когда его конвой по пути в Каир добрался до Иерусалима, Готтесман в первый раз испытал то таинственное очарование, которое этот город нес в себе для всех евреев, и молитва, которую произносили в каждой семье – «На следующий год в Иерусалиме», – наполнилась глубоким смыслом. Пока английские солдаты бродили по арабским базарам, составлявшим часть очарования города, он вместе с несколькими еврейскими солдатами поднялся на гору Скопус к Еврейскому университету, откуда за холмами открывался вид едва ли не на всю страну. Здесь он заметил трех красивых еврейских девушек, которые обратились к солдатам на иврите. Он дал понять, что не знает этого языка, и тогда самая решительная из них повторила на безупречном идише:

– Мы надеемся, что, когда эта война кончится, вы вернетесь помочь нам обрести родину.

Этой девушке, крепкой и загорелой, было лет семнадцать; у нее были густые, коротко остриженные волосы и короткая юбка цвета хаки. Ее сильная подтянутая фигура была как бы олицетворением государства Израиль; она была подлинная сабра – «цветок кактуса», как называли тех, кто родился в Палестине, «колючие снаружи, сладкие внутри», – но в ее красивой внешности были черточки, выдававшие происхождение из России: тонкая верхняя губа и полные щеки. У нее были высокие скулы, а подбородок упрямо выдавался вперед, так что она не походила на еврейку. Когда она улыбалась, были видны ее крупные белые зубы. Сильная и уверенная, она не была похожа на других еврейских девушек, которых ему приходилось видеть.

– Так вы вернетесь помочь нам? – спросила она.

– А что надо делать?

Она посерьезнела, теперь больше ничем не напоминая семнадцатилетнюю девушку, которая кокетничает с солдатами.

– Здесь ожидается война, – сказала она. – Будут тяжелые бои, и нам понадобится ваша помощь.

Он вспомнил клубящиеся над Галилеей облака и сказал:

– Вы не сможете одолеть всех этих арабов.

– Мы не хотим воевать с ними, – ответила девушка, – но они нападут на нас. Они решат, что могут уничтожить нас. Но после того, как мы возьмем Иерусалим…

– После того, как… что?

Она уставилась на него широко расставленными красивыми карими глазами.

– Мы возьмем Иерусалим, – уверенно сказала она. – И нам, конечно, будет нркна помощь. – Крепко схватив его за руки, она с силой сказала: – Солдат, пожалуйста, возвращайся! – Застеснявшись своей вспышки чувств, она отступила на шаг и, помолчав, спросила: – Где твой дом, солдат?

– В Германии.

– А твоя семья?

– У меня нет ее.

Она снова схватила его руки и поцеловала их.

– В Германии у тебя нет дома. Он здесь, в нашем свободном Израиле. – Он изумился, а она произнесла на иврите несколько слов, которые он не понял, но уловил ту страсть, которую она в них вложила: – Наш дом здесь! Иерусалим будет нашей столицей, и, если они хотят воевать с нами, мы покажем им такую войну, какой они никогда раньше не видели!

Захваченный образностью ее слов, он спросил на идише:

– А где твой дом?

– В самом большом из всех еврейских поселений, – тихо ответила она. – Внизу, у моря Галилейского, где мой дедушка доказал, что евреи…

– В Кфар-Кереме?

– И ты тоже слышал о нем? – с гордостью спросила она.

Он сжал в ладонях ее красивую скуластую физиономию и поцеловал ее.

– Кфар-Керем будет моим домом, – сказал он на идише, – а ты будешь моей женой.

Как любовники времен Крестовых походов, говоривших в Бордо в тот день, когда рыцарю предстояло отплывать в Святую землю, где он и пропадал десять лет, они в этот день говорили об исторических днях, которые предстоит пережить евреям, и в ее горячем патриотизме он уловил дух, царящий в Кфар-Кереме.

– Я прошла военную подготовку, и мы избавимся от англичан, – уверенно предсказала она, – и от арабов, если они будут стоять на своем. Нам будет принадлежать весь огромный Иерусалим, и наш университет…

– Вы никогда не удержите Иерусалим.

– Удержим, – твердо сказала она и проводила его до армейских грузовиков, где дала ему адрес, хотя он не нуждался в нем: Илана Хакохен, Кфар-Керем. Но когда грузовики отъезжали, она вдруг взволнованно крикнула: – Еврейские солдаты! Пожалуйста, пожалуйста, возвращайтесь!

И теперь, 12 апреля 1948 года, сидя в своем новом доме меж оливковых деревьев, он слушал беспорядочное звяканье кастрюль на кухне. Звуки напоминали возню ребенка с посудой на плите, и он с нежностью подумал об Илане, которая с такой неохотой занималась домашним хозяйством.

Галилея, отдаленная от центров власти, похоже, жила как бы сама по себе, и евреи не знали, что происходит и что им делать. Шли какие-то разговоры, что арабы готовят нападение на Тиберию, но здравый смысл подсказывал, что первому удару должна подвергнуться Акра, и нанесут его тоже арабы. Что же до Цфата, то ситуация в нем была хуже, чем отчаянная. Она была просто безнадежной.