Джеймс Миченер - Источник

– К главным воротам! – раздался на улицах призыв предводителя хананеев, когда они увидели, что пойманные в ловушку ибри стали забрасывать город пылающими факелами. Завязался отчаянный бой. Из дверей, ведущих в дом правителя, появился молодой Зибеон с мечом в руках. Он рубил и убивал братьев своей жены. На башнях другие хананеи раз за разом натягивали луки, стрелы которых били с ужасающей силой. Казалось, что вторая часть операции полностью провалилась, ибо никто из ибри не смог пробиться в город, и многие из них пали тут же у ворот, став жертвами своих же пылающих факелов.

Тем не менее, эта вылазка добилась своей главной цели, поскольку стянула к себе стражу со всего города, и, когда третий отряд ибри начал пробиваться сквозь туннель, он встретил куда более слабое сопротивление, чем предполагалось. Узость туннеля позволяла драться плечом к плечу лишь двум бойцам, и, когда они падали под ударами врагов, другая пара, перебравшись через тела павших, занимала их место. Наконец девять человек достигли сторожевых ворот, сорвали их с петель, и прежде, чем растерявшиеся хананеи позвали подмогу из боя у главных ворот, четверо ибри, взобравшись по веревкам, перемахнули в город. В это же время еще трое ибри проскользнули к конюшням, из которых доносилось ржание коней, слишком старых, чтобы мчать колесницы.

Оказавшись на стенах, захватчики дали сигнал Эферу, ждавшему в вади, и рыжий предводитель первым вскарабкался по веревкам, сброшенным со стен, неся с собой полыхающий пламенем горшок. К нему присоединились остальные, и в этот момент трое героических ибри, которые остались в живых в жестокой схватке у главных ворот, тоже неся с собой огонь, прорубили себе путь в город, и в этой его части тростниковые крыши домов тут же занялись пламенем. Эфер, зарубив одноногого стражника-хетта, пробился к конюшням, заполненным сеном, и поджег стойла. Остальные ибри швыряли свои горшки в стены конюшни, и вскоре языки пламени встали над городом, в котором правитель Уриэль собрал множество лошадей. Старые кобылы, оставшиеся в стойлах, жалобно ржали, и горожане кинулись к цистернам, готовые заливать полыхающее пламя питьевой водой.

Через несколько мгновений ветер, посланный Эль-Шаддаи, разжег множество очагов пожара в обреченном городе. Жар был настолько силен, что глиняные кирпичи раскалялись докрасна, словно город пожирал яростный Молох. Известковые швы рассыпались порошком, а неоконченная посуда на гончарных кругах обретала в огне такую крепость, что и двадцать шесть столетий спустя ее черепки могли рассказать о постигшем город бедствии. По мере того как пламя перекидывалось с одной сухой крыши на другую, город превратился в гигантский насос, который пожирал весь воздух, и женщины, кидавшиеся к детским колыбелькам, погибали на месте. Они умирали без мук и даже сохраняя красоту, словно какой-то благородный бог остановил для них течение времени, но тут подбирались языки пламени, все взрывалось огненным шаром, и женщина исчезала. Все сгорало и испарялось – одежда, вода, запасы зерна и пищи на случай голодных дней, да и сама человеческая жизнь.

Части хананеев с опухшими и закопченными лицами удалось прорваться к изуродованным сторожевым воротам, а еще несколько пробились к главным воротам, заваленным грудами трупов бойцов-ибри. Но когда они, задыхаясь и кашляя, вырывались из пламени, их встречали копья воинов Эфера, которые безжалостно уничтожали врагов – те даже не успевали протереть глаза, слезящиеся от дыма. К полудню, когда солнце уже стояло над руинами, города Макора, овеваемого ветром, и его жителей больше не существовало. Остались стены и башни у ворот. Остался туннель, ведущий к источнику. Хотя крыша его сгорела начисто и стены предстали в унизительной наготе, из источника продолжала литься сладкая вода, которой теперь утоляли жажду завоеватели. Молчаливый холм теперь покрывал плотный слой черного пепла, и, пока на земле существует человек, пепел этот продолжает оставаться свидетельством гибели Макора, города хананеев.

Одна группа не пострадала в бою. Когда в городе занялся пожар, хетты-возницы успели умчаться далеко за пределы Макора, и теперь они гнали лошадей обратно, готовясь с триумфом вернуться в город, которого больше не существовало. Несколько мгновений они рассматривали то, что осталось от города, и, быстро все прикинув, они, как практичные наемники, развернули свои колесницы и галопом помчались на восток по Дамасской дороге. Окровавленные серпы поблескивали на солнце. И их больше никто не видел.

Для Цадока Праведного, жаждавшего мира, часы триумфа принесли только боль. Его сознательная жизнь началась пятьдесят семь лет назад разгромом Тимри, и кончается она повторением того же – руки его клана в крови. Тех нескольких хананеев, которые избежали резни, вскарабкавшись на стены, притащили к нему. Их лица были в ожогах, и он тщетно пытался спасти их.

– Этот говорит, что будет почитать Эль-Шаддаи, – взмолился он, но Эфер видел слишком много своих братьев, погибших в этот день, и теперь он возглавлял клан. В этот день пожарищ он пылал жаждой мести. Перед глазами отца мелькнул наконечник его копья, и покрытый копотью пленник был убит на месте. – Прекратить убийства! – приказал Цадок. – Этого требует Эль-Шаддаи.

Эфер с презрением посмотрел на отца, ибо он-то знал, что Эль-Шаддаи приказал перебить всех хананеев, поэтому он и убивал их, одного мужчину за другим, которые могли помочь восстановить город.

Наконец братья приволокли к нему правителя Уриэля и его сына Зибеона, которых заставили на коленях подползти к Цадоку.

– Эти должны остаться в живых, – потребовал патриарх, но Эфер уже приготовился прикончить их. Патриарх закрыл их своим телом, вскричав: – Эль-Шаддаи отдал их мне!

Эфер было решил, что отец хочет отделить этих двух пленников, чтобы подвергнуть их каким-то особым пыткам, и он освободил этих хананеев, но старик стал униженно целовать руки правителя Уриэля, говоря ему:

– Молю тебя, преклонись перед Эль-Шаддаи.

Правитель, чья нерешительность и превратила город в дымящиеся руины, посмотрел на Цадока и наконец понял, о чем говорил огонь, который он увидел в глазах старика.

– Моя жизнь отдана Баалу и Астарте, – сказал он и пал под ударом Эфера.

Цадок, потрясенный дерзостью сына, закричал:

– Эль-Шаддаи хотел, чтобы этот человек остался в живых!

Разгоряченный убийствами, Эфер откинул его слабую руку, посмотрел на отца и произнес страшные, непростительные слова:

– Ты лжец. – У старика перехватило дыхание, и Эфер продолжил: – Прошлой ночью, когда ты спал, Эль-Шаддаи пришел ко мне. И я знаю истину. – Подчиняясь требованию Эль-Шаддаи, он приготовился убить своего зятя, но Цадок закрыл того своим телом.