Карин Эссекс - Фараон

— Возможно, Агенобарб был прав, — проговорил он, не поворачиваясь.

— Прав насчет чего?

Когда Антоний снова взглянул на Клеопатру, глаза его опять были нежны.

— Дорогая, римские офицеры хотят, чтобы ты вернулась в Александрию.

Нельзя сказать, что Клеопатра не ожидала чего-то в этом духе. Она видела, какое отвращение внушает римским командирам присутствие женщины на военном совете. Однажды ей уже пришлось призывать их к молчанию и напоминать о том, что именно она собрала армию. Она командовала солдатами, когда ей еще не исполнилось двадцати. Восемнадцать лет Клеопатра правит царством, и люди живут и умирают по ее слову. Она вынуждена была заметить, что это она построила значительную часть кораблей, стоящих ныне в порту и подготовленных для войны с их врагом. Клеопатра — самодержец, которому поклялись в верности по крайней мере половина солдат, вставших здесь лагерем. И многим из этих солдат предстоит умереть из-за амбиций римских офицеров, собравшихся ныне в шатре. Да, царица Египта заставила их на некоторое время замолчать. Но, как теперь стало ясно, ненадолго.

— И кто же из офицеров этого желает?

— Все, кроме Канидия, который с небывалым красноречием защищает твой ум и твои многочисленные дарования.

— А что думает сам император? Какова его позиция в данном вопросе?

Былые предательства вынырнули из тех уголков памяти, куда их заперла Клеопатра. Неужели она снова видит перед собою того самого человека, который на четыре года позабросил и ее, и Египет?

— Я обдумал этот вопрос, — медленно произнес Антоний, и Клеопатре сделалось противно от собственных опасений, от ужасного напоминания о том, насколько она зависит от его доброй воли. — И я решил, что отсылать тебя домой — слишком роскошный подарок Октавиану. Именно этого он и добивается. Наверняка он обернет этот шаг к собственной выгоде. Потому что если я — не наемник на службе у чужеземной царицы, значит, я начинаю очередную гражданскую войну. А гражданская война — это то, чего римский народ страшится более всего на свете. И я не позволю, чтобы на меня перевесили ответственность за нее.

— Ну что ж, по крайней мере, ты уловил суть ситуации. Хвалю.

У Клеопатры что-то заболело внутри — так сильно, что ей показалось: она потеряет сознание, если попытается скрыть боль от Антония. Ей стоило огромных усилий сохранить бесстрастное выражение лица. Сейчас малейшее движение могло вызвать бурю чувств. Клеопатра прикусила щеки изнутри, с такой силой, что почувствовала во рту металлический привкус крови.

— А кроме того, если ты уйдешь, я уверен, что половина армии просто развернется и последует за тобою.

— Тогда хвала богам за то, что ты понимаешь, что я все еще могу быть тебе полезной, император.

Клеопатра развернулась, собираясь покинуть комнату, но Антоний схватил ее за руку.

— Клеопатра, успокойся. Это не постельная ссора. Мы говорим о стратегии военного времени.

Он был прав, но Клеопатру оскорбляла самая мысль о том, что Антоний мог бы отослать ее прочь, словно служанку, не угодившую хозяину.

— Я довел свое мнение до сведения всех своих людей. Какой полководец избавляется от самого лучшего своего союзника? Самого выдающегося советника? Самого состоятельного сторонника? Или, — широко улыбнувшись, закончил Антоний, — от женщины, которую он любит и ценит превыше всего?

— Ну что ж, император. Я снова поддамся твоему обаянию, чья сила, похоже, не имеет пределов. — Клеопатра отняла у Антония руку. — Мне припоминается, что мы обсуждали нападение на Италию.

— Я не стану опустошать собственную страну. Последние две войны за власть над Римом велись на территории Греции. В одной из них я восторжествовал над Цезарем, в другой — над Октавианом. И я снова одержу победу в Греции.

Таково было его последнее слово. Если Клеопатра и дальше будет уговаривать Антония воспользоваться имеющимся преимуществом и перенести боевые действия в Италию, то может заставить Антония отчасти поверить в вымысел Октавиана о том, что египетская царица вознамерилась уничтожить Рим. Хотя Клеопатра и считала, что с точки зрения стратегии это было бы совершенно верным шагом, она побоялась настаивать. Поскольку Антоний не доставил Октавиану удовольствия и не стал отсылать Клеопатру домой, она решила, что вполне в состоянии позволить себе отчасти сыграть ту роль, которую он предписал ей. Антоний — главнокомандующий всеми войсками восточной империи. Пускай же командует ими, как считает нужным.

Теперь им оставалось одно: сражаться. Антоний и Клеопатра покинули Эфес вместе со своей армией и флотом и отплыли на небольшой греческий остров Самос, чтобы провести там игры в честь объединения стольких царей и народов. Уже несколько недель в театрах шли состязания атлетов, пьесы, музыкальные представления, а за ними следовали пиры — и для широкой публики, и для узкого круга избранных. Все правители прислали сюда актеров и музыкантов для празднества и быков для жертвоприношения. Музыканты играли день и ночь по всему острову, и люди со всего света явились, чтобы поучаствовать в празднестве, устроенном для них властителями мира.

— Бывало ли когда-либо подобное празднование победы еще до начала самой войны?

Канидий сидел в театре на почетном месте рядом с царицей.

— Мы не празднуем победу, Канидий. Мы показываем миру, какой станет жизнь, когда мы победим, — ответила царица. — Мы дадим пищу каждому мужчине, каждой женщине, каждому ребенку, пищу и телесную, и духовную.

Клеопатра радовалась тому, что столь много римлян из древних, знатных семейств оказывают Антонию поддержку; но царица Египта также понимала, что именно она кормит их, пока они находятся в ее лагере. Она регулярно встречалась с теми, кто заправлял на кухнях, дабы убедиться, что из Египта прислали достаточно еды, вина, посуды, обеденных лож, шатров, слуг, масляных ламп, свечей и льняных скатертей.

— И все они — римляне, так что не забудь заказать всего вдвое больше, чем понадобилось бы, чтобы накормить людей цивилизованных, — напомнила ей Хармиона.

Теперь Клеопатра смотрела на тех, кто съехался на Самос со всего света, чтобы присоединиться к их делу. Разве могут они проиграть? Почти все цари, правители и вожди прибыли со своими войсками, чтобы воевать на стороне Антония. А те, кто не явились лично, все равно прислали солдат, конницу, оружие.

Исполняя замысел Цезаря, стремившегося дать римское гражданство всему миру, Антоний выпустил множество монет в честь всех народов, примкнувших ныне к нему. На этих монетах гербы этих стран были изображены наряду с римским орлом. Каждый человек, рисковавший жизнью за Антония, делал это ради права стать гражданином великой Римской империи. Теперь эти монеты лежали в кошельках всех присутствующих в театре, как особое доказательство их преданности.