Карин Эссекс - Фараон

Он вежливо поклонился Клеопатре, не глядя, впрочем, ей в глаза, и вышел.

— От моего брата всегда были одни неприятности, — молвила Клеопатра, приподнявшись на локте.

— Могу себе представить, — отозвался Цезарь. — Не беспокойся. Ему придется понять все.

— Диктатор!

— Можешь называть меня просто Цезарем, моя очаровательная царица. А я буду звать тебя Клеопатрой.

— Цезарь. Будь осторожен.

— Не беспокойся за меня, — сказал Цезарь, отмахиваясь от ее тревог. — Не стоит. Никто не пострадает. Во всяком случае, пока.

Каким образом в одном и том же теле могут соседствовать такое коварство и такая глупость, Клеопатра попросту не понимала. Но именно так обстояло дело с ее давним неприятелем, евнухом Потинием. Он натирал морщинистую кожу свинцовыми белилами, чтобы казаться молодым и красивым. Но не преуспел ни в том, ни в другом, и теперь его маленькие темные глазки, густо накрашенные сурьмой, сердито сверлили молодую царицу. Но Клеопатра и не думала съеживаться под злобным взглядом евнуха. Этот человек изгнал царицу из ее собственного дворца в убийственную жару Среднего Египта и Синая, превратил ее братьев и сестру в своих рабов. Потиний оказался достаточно умен, чтобы выставить из Александрии Клеопатру, — и все же невероятно глуп. Он не понял главного: лишив дочь Птолемея Авлета безопасности, в которой протекала вся ее предыдущая жизнь, он заставил Клеопатру измерить глубину своей решимости. Именно Потиний позволил ей познать свою силу. От него бежала сообразительная девчонка, любительница приключений, а вернулась непреклонная, решительная женщина.

И вот теперь этот дурак воображает, будто может бросить вызов не только царице Египта, но еще и Юлию Цезарю!

— Царь не желает быть пленником в собственном царстве, — заявил Потиний Цезарю. — Это неприлично и не нужно.

Насупленный царь-юнец восседал в своем кресле рядом с Арсиноей, предоставив регенту говорить за него. Арсиноя, поднаторевшая в искусстве владеть собой, не выказывала никаких эмоций по поводу происходящего.

Несколькими днями раньше Цезарь со своими людьми деликатно увел юношу от толпы, собравшейся перед дворцом. Тогда Птолемей, не помня себя от раздражения, швырнул корону подданным, обозвал Клеопатру предательницей, собирающейся продать свой народ Риму, а Цезаря — диктатором, намеревающимся убить царя и сделать Клеопатру единственной правительницей Египта. Цезарь приказал своим солдатам не причинять мальчишке вреда; он знал, что Птолемей говорит с чужих слов. Это Потиний умело подстрекает юношу и направляет его чувства в нужное русло.

— Дорогой друг, разве скажешь в этих странных обстоятельствах, кто здесь пленник? — проговорил Цезарь. — На взгляд некоторых, Цезарь — пленник жителей Александрии.

Клеопатра уже начала привыкать к манере Цезаря говорить о себе в третьем лице, но все же это до сих пор резало ей слух.

— Потому что если Цезарь выйдет на улицу, на него тут же набросится эта самая толпа, которую ты, похоже, не в состоянии обуздать. А Цезарь не желает воевать с вашей чернью.

— Я уверен: если великий Цезарь пожелает покинуть Александрию, толпа станет куда уступчивее, — сказал евнух.

Клеопатра невольно задумалась: интересно, как долго еще Цезарь будет терпеть этого дурака?

— О! Но Цезарь пока что не желает покидать Александрию, — любезно отозвался диктатор. — И не только потому, что его дела здесь не завершены. Цезарь — пленник северного ветра, неблагоприятного для плавания. Так что, как ты можешь видеть, Цезарь — истинный пленник на ваших берегах. Но ты, друг мой, ты тоже пленник, хотя, возможно, предпочитаешь не признавать этого. И все же, если ты высунешься за дворцовые ворота, мои солдаты тут же просветят тебя в этом вопросе. И царица — тоже пленница, разве нет? Все мы — пленники и, полагаю, в основном сами же в этом и виноваты.

— Вернувшись в Египет, царица нарушила царский указ, — упрямо проговорил Потиний. — Она должна понести наказание.

— Царица — сама правительница, в то время как ты — всего лишь назначенное лицо. Не забывай об этом.

Цезарь продолжал держаться чрезвычайно любезно, но Клеопатра заметила: чем жизнерадостнее звучал его голос, тем более грозным становился он сам.

— Воля Рима такова: царица Клеопатра и ее брат, царь Птолемей Старший, будут править совместно. Я — их покровитель и советник. И в доказательство своей доброй воли я возвращаю Египту остров Кипр. Царевна Арсиноя и царевич Птолемей Младший станут его правителями. Как только установится благоприятный ветер, они отбудут на Кипр вместе с назначенным мною регентским советом.

Клеопатра и Цезарь договорились об этом накануне ночью. Клеопатра знала, что никогда не сможет чувствовать себя в безопасности, пока Арсиноя находится в Египте. Традиции династии не допускали, чтобы у власти одновременно находились две женщины, и избавиться от одной из сестер можно было лишь при помощи убийства. В крайнем случае — изгнания. Клеопатра объяснила Цезарю, что ради покоя в стране Арсиною следует удалить. Она рассказала ему, как их сестра Береника, наставница Арсинои, взбунтовала армию против собственного отца, за что и была казнена. Арсиноя же выросла под крылышком у Береники. Неужто римлянин станет дожидаться, пока эта девчонка что-нибудь не предпримет? А это неизбежно. Не в характере Арсинои спокойно сидеть и смотреть, как Клеопатра и Птолемей Старший правят Египтом.

— Если я умру, Арсиноя выйдет замуж за нашего брата и станет царицей. Ей нужно быть сущей дурой, чтобы не попытаться убить меня. А кроме того, — сообщила своему любовнику Клеопатра, — Арсиноя и Птолемей с самого детства спят вместе.

— Любопытно, — отозвался Цезарь. — Но мы ведь не можем допустить, чтобы ты умерла, не так ли?

Затем Цезарь припомнил, как однажды сослал сенатора Катона на Кипр, чтобы избавиться от него. Так что он прекрасно может проделать то же самое с Арсиноей и ее младшим братом, одиннадцатилетним Птолемеем. Вскоре этот малец, несомненно, станет таким же докучливым, как и нынешний царь.

— И мы придадим этой ссылке вполне благообразный вид, — добавил Цезарь. — Жест доброй воли и дружбы между новым диктатором Рима и египетской монархией.

— Быть может, этот жест станет первым из многих, — отозвалась Клеопатра, а потом подошла к Цезарю, увлекла его в кресло и соблазнила заняться любовью в этом положении.

Потиний, должно быть, представлял, что происходит между Цезарем и Клеопатрой, когда за ними закрываются двери. И тем не менее он упорно отказывался понимать, какое последствие имеют их отношения для его судьбы. Отец учил Клеопатру распознавать тех, кому благоволят боги, и вступать с ними в союз — не из личных интересов, а в знак признания верховенства божественного начала. Боги находились на стороне Цезаря. Сомнений быть не могло. А Цезарь теперь перешел на сторону Клеопатры. Последнее действие в этом уравнении очевидно для любого мыслящего человека, особенно если он изучал логику и математику. Но Потиний и родичи Клеопатры предпочли игнорировать этот факт; они не сделали ни единого шага ей навстречу.