Владислав Бахревский - Смута

Юрий Мнишек, слыша угрозы за тыном своего двора, был готов исполнить просьбы шляхтичей, но к осажденным на выручку подошел с конным отрядом воевода Ярославля князь Федор Борятинский.

С польской стороны к народу вышел Станислав Мнишек, просил прощения за безобразия кузнеца, обещал наказать виноватого плетьми и тюрьмой.

Ярославцы сердились, но ослушаться своего воеводу не посмели. Пан Струсь уцелел. Его посадили в чулан на цепь, позвали стрельцов, удостоверили, что возмутитель покоя наказан. Однако ночью в доме шло буйное веселье. Шляхтичи в очередь шли в чулан, пили со Струсем, пели, хаяли русское, славили польское.

А от Борятинского наутро прислали три воза рыбы: кушайте ради дружества. Вот вам осетры, стерлядка, судаки, для ушицы сладкая мелочь – язи, ерши, щучки, подлещики, голавлики…

Марина Юрьевна могла заснуть только днем, ночью в постели металась, часами сидела перед замерзшим окном. Желание было таким нестерпимым, что она даже на отца не могла смотреть: глаза блудили, стыднее некуда.

Поутру, поднявшись с постели, она снова ложилась поверх кружевного покрывала и выдавливала из памяти видения ночей, проведенных с Дмитрием.

Барбара Казановская, спасая повелительницу, проявила замечательную сметливость и сноровку. Начальнику караула шепнули о непростой болезни царицы, о тоске-сухоте. Стрелецкий начальник, всполошась, рассказал о болезни Марины Юрьевны жене, жена побежала к соседке, соседка к соседке, и наконец было указано на сильную знахарку в Толчковской слободе. В этой слободе толкли кору для дубильного дела. Тот, кто дружен с лесом, с деревом, – себе на уме, из слобожан многие знали тайное слово.

Знахарку из самых сильных привез на польский двор ухарь ямщик. Ямщика повели в людскую, а оттуда Барбара доставила его в покои царицы. Уговор с ним у Барбары был строгий: госпожа за стол пригласит – пей и ешь, в постель положит – ублажай, но маски с лица госпожи не снимать, ни о чем не спрашивать, недовольства не выказывать.

Знахарку Барбара сама приняла. А «ямщиком» был чернобровый стрелец. Как увидел он алые губки под бархатной черной маской, да кожу белую, да волосы волной – так обо всем и догадался. Юная дева, однако, помертвела перед ним, и, даже не поглядев на стол, на яства и вина, взял он красавицу на руки, отнес в постель, а что дальше делать, усомнился. Тихо царственная лежит, как неживая. Уйти, не уйти? Да ведь не для того зван. Посомневался, посомневался, а из-под маски глаза так и тянутся к нему, так и молят…

Пожалел стрелец таинственную просительницу, как мог, пожалел. И так его дева целовала, так его гладила, что и не ушел бы он от нее, но стукнули в дверь.

Стрелец – человек военный, мигом собрался, на постель не оглядываясь, оберегая полюбовницу свою потаенную от своего нечаянного нескромного взгляда. А она сама из постели выпрыгнула, как есть ни в чем! Налила вина пресладчайшего в серебряные чары. Одну чару поднесла, другую сама пригубила. Он-то не стал уж церемониться, до дна хватил. И она ту чару за пояс ему положила. Тут еще раз стукнули. Махнула ему полюбовница белой ручкой, и пошел он за дверь, а там его в людскую, в тулуп, во двор. Сани уж запряжены, знахарка в санях пресердитая. – Где тебя носит, мужик? Заспался, что ли?

– Да заспался.

– Ну так поехали!

– А чего стоять? Поехали.

Отворились перед санями ворота и затворились.

А Марина Юрьевна весь вечер песенки пела… Тут пожаловал к ней сандомирский воевода, загадочный, как сфинкс.

– Шубу надень, доченька! Хочу тебе кое-что показать на дворе.

Марина Юрьевна встревожилась, глянула на Барбару, но та – сама безмятежность.

Вышли на задний двор. Комнатный слуга воеводы, размотав холстину, поставил перед паном Мнишком снегоступы! Пан Мнишек надел их и пошел по снегу, по сугробам, нисколько не проваливаясь.

– Поняла? – спросил пан Мнишек, сверкая глазами.

– Нет, батюшка.

– О женский ум! – Отец возвел глаза к небу. – Добудем снегоступы для каждого из нас и можем уйти в леса.

– В леса?! – удивилась Марина Юрьевна.

– В леса, в поля! В Речь Посполитую!

Марина Юрьевна согласно кивнула головкой, и поспешила к себе, и хохотала в покоях своих, да так, что и строгая Барбара Казановская рассмеялась.

10 марта 1608 года в Ярославль привезли казака Ивана Исаевича Болотникова.

Марина Юрьевна посылала Барбару смотреть казака, и Барбара рассказывала о нем с подробностями:

– Человек он статный и очень большой. В плечах широк непомерно, лицом груб, взглядом хмур. Один из русских спросил его: «Говорят, ты своего повара повесил на тульской стене. Пошто такая лютость?» – «Потому и повесил, что хотел отравить меня», – ответил любопытному Болотников. «А отчего ты ходишь без цепей, как свободный человек, как любой из нас?» – спросили казака. Болотников вскипел и закричал на толпу: «Я сам вас скоро буду заковывать и обшивать медвежьими шкурами!» У него не было ни сабли, ни палки, но он так страшно сказал это, что люди поспешили разойтись, чтоб он их не запомнил.

Болотникова везли в ссылку в Каргополь, самое надежное место в России, – вотчины князя Скопина-Шуйского.

Через день, как проследовал в ссылку Болотников, сандомирский воевода устроил в доме большой пир, на который пригласил обоих приставов, смотревших за поляками. Приставы были куплены с потрохами, угодничали. Один из них сказал пану Мнишку:

– Близится время вашей радости.

Другого спросили о верблюдах, вдруг появившихся в Ярославле:

– Откуда на Севере верблюды? Куда их ведут?

– Верблюды из Сибирского царства, – отвечал пристав. – А отведут все туда же, в Москву. Хотят напускать на вашу конницу, когда царь Дмитрий придет, чтоб кони пугались.

Не ради приставов устраивал пир великомудрый сандомирский воевода. Польский двор был охвачен волнением и тревогой. Ходили слухи: князь Борятинский получил из Москвы приказ взять у пана Мнишка семьдесят человек и отправить в Вологду. Видимо, четыре сотни опытных воинов, жившие в Ярославле одним домом, тревожили царя Шуйского.

Все, что было хмельного в доме, перелилось в глотки гостей – приставов, детей боярских, стрельцов. За ночь прокис и пропах блевотиной самый чистый дом в Ярославле, как считали поляки. Бахус помог ясновельможному пану Мнишку отправить на двух санях в крестьянском платье восьмерых шляхтичей. Убыли из Ярославля по Ростовской дороге. Все восемь безупречно отважные, был среди них особо доверенный человек царицы Ян Бельчинский. Марина Юрьевна наказала ему разыскать мужа и удостовериться: он или не он. И, если он, Бельчинскому велено было сказать государю: «В Ярославле государыню Марину Юрьевну жалеют и любят. Пусть поспешит в Ярославль. На Москву идти надо с Севера. Сила Москвы в ее Севере. Отнять Север – все равно что срезать розу с ветки».