Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины XIX века

С. 289. Ослаба и Пересвет – Родион Ослябя (? – после 1398), боярин московский, Александр Пересвет (? – 1380), брянский боярин–монахи Троице-Сергиева монастыря, герои Куликовской битвы.

...герою Задунайскому... – Румянцев-Задунайский Петр Александрович (1725–1796), русский полководец, генерал-фельдмаршал.

С. 290. Дорожины – желобки.

С. 291. Армяк – верхняя длиннополая мужская одежда, простого покроя. Поярковая шляпа – шляпа, сделанная из поярка – шерсти с ярки или овцы по первой осени, первой стрижки. Арапник (арапленик) – длинная ременная плеть. Стрельцов разбили... – в 1698 г. во время заграничной поездки Петра I стрелецкие войска подняли бунт. Бунт был подавлен. Срочно вернувшись из-за границы, Петр устроил следствие стрельцам (казнил 1182 и сослал 601). Стрелецкое войско было расформировано.

Колотов – возможно, Колобов Никифор, стрелецкий полковник. Гордон Патрик (Петр Иванович) (1635–1699) – генерал русской армии.

...князь-кесарь... – Ромодановский Федор Юрьевич (ок. 1640– 1717), – один из ближайших сподвижников Петра, фактический правитель страны в его отсутствие; возглавлял Преображенский приказ.

С. 293. Под Лесным – 28 сентября 1708 г. при деревне Лесной юго-восточнее Могилева русские войска одержали в кровопролитном бою первую крупную победу над шведами, разгромив шведский корпус генерала Левенгаупта.

Турецкий поход – имеется в виду, вероятно, Прутский поход (1711) во время русско-турецкой войны 1710–1713 гг.

С. 299. ... фендрик... – младший офицер.

С. 301. ...по случаю уничтожения нантского постановления – отмены в 1685 г. Людовиком XIV Нантского эдикта 1598 г., предоставлявшего гугенотам (протестантам) свободу вероисповедания.

С. 303. Уложение – имеется в виду Уложение царя Алексея Михайловича, или Соборное уложение – сборник законов, изданный в 1649 г. Чекмень – короткий полукафтан.

Апраксин Федор Матвеевич (1671–1727) – сподвижник Петра I, генерал-адмирал, президент Адмиралтейств-коллегий (с 1717 г.).

С. 304. Тихон Иванович Стрешнев – имеется в виду Тихон Никитич Стрешнев, боярин, начальник Разряда и Приказа (см. примеч. с. 319) большого дворца, сенатор.

С. 305. Ив<���ан> Л<���ьвович> Мусин-Пушкин – вероятно, Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, боярин, граф, сенатор, управляющий Монастырским приказом, умелый проводник церковной политики Петра I.

Михаил Владимирович Долгорукий – см. коммент. к с. 348.

Б<���орис> П<���етрович> Шереметев (1652–1719) – сподвижник Петра I; боярин, генерал-фельдмаршал (1701), граф (1706); участвовал в Крымских Азовских походах; во время Северной войны успешно командовал корпусом в Прибалтике.

С. 306. ...должник, ему же оставишь пятьсот динарий, паче возлюбит тя, нежели другой, ему же отпустишь пятьдесят... – свободный пересказ Библии (Евангелие от Луки, гл. 7, ст. 41–42).

Александр Осипович Корнилович

Андрей Безыменный

Старинная повесть

Глава I

Была осень. Лес в окрестностях Валдая, верстах в двух от большой дороги из Петербурга в Москву, находился в оцеплении. Охотничьи рога, свист арапников, шум листьев от конских копыт, лай, визг, вой лягавых, когда несшихся по опушке, когда уходивших в глубину рощи, по мере того как след зверя гороховел, стыл, терялся, изумляли слух дикой смесью разнородных звуков. Везде деятельность, живость, быстрота. Поднимали зверя на поляну, где, держа на сворах неспокойных от нетерпения гончих, находились верхом на известных расстояниях охотники, окрестные помещики, полевавшие в угодьях окольничего Ивана Семеновича Горбунова-Бердышева. Сам он в середине, окруженный доезжачими, на лихом аргамаке под турецкою сбруей, с неугасшим от лет пламенем в очах, ожидал появления добычи. Но вместо зверя показалась на дороге из лесу телега, в коей сидело двое мужчин. Едва взъехала она на поляну, старший, в некрытом овчинном тулупе, остановил лошадей, соскочил с телеги, снял шапку и, будто занявшись поправкою хомутов, внимательно рассматривал лица охотников. Младший, по-видимому лет двенадцати, окутанный шерстяным платком, обратил взоры на погоню за выскочившими в это самое время из пороши двумя зайцами.

Лов был удачен. Между тем вечерело. Раздался звук рога, возвестивший конец охоте. Ловчие, сомкнув и сосворив гончих, отправились вперед с тороками, тяжелыми от затравленных зайцев, лисиц; за ними в другом поезде владелец села Воздвиженского с деревнями и его соседи. С появлением барина высыпали на двор конюхи для принятия лошадей. Гости разошлись по своим комнатам, дабы, переодевшись, вздохнув, собраться снова и увенчать тревоги дня веселым ужином. Иван Семенович, прежде чем скинул охотничий наряд, подошел, по обычаю, к окну посмотреть, как проводят по двору коней, и видит, что телега, которую заметил еще на охоте, остановилась у ворот. Мужчина в тулупе, привязав вожжи к одному из колец, коими тогда усеяны были заборы наших барских домов, без шапки, держа за руку спутника, пробирался вдоль боковых строений к господским хоромам. Иван Семенович свистнул.

– Кто приехал? – спросил он у вошедшего на призыв слуги.

– Из Тихвина, от Александра Семеныча, Николай Федоров.

– От братца Александра Семеныча? – повторил с изумлением барин.

– Точно так-с, – отвечал слуга.

– Послать сюда Федорова.

Вошел рослый, плотный, румяный мужчина, коснулся челом земли и, по преимуществу людей дворовых, поцеловав руку господина, подал перевитый шелковинкою свиток с висевшей восковой печатью.

– Что скажешь, Николай Федоров?

– Александр Семеныч приказал долго жить.

– Братец скончался? – прервал Горбунов. – Упокой, господи, его душу! – промолвил, вздохнув и с крестом, обратившись к образу. Затем развернул свиток и вполголоса прочел следующее:

«Государь братец, Иван Семенович! Десять лет ложный стыд удерживал меня от сознания, что я оскорбил тебя, и господь тяжко наказал медлившего. Наконец, ложась в могилу, готовый предстать перед судиею праведным, прошу тебя, отпусти мне вину – прости кающемуся! Посылаю тебе своего Аидрюшу, одно, что осталось от нашей Веры, потому что она была твоя сердцем, хотя мне принадлежала по закону. Ее именем, по ее последней заповеди, заклинаю тебя, будь отцом и матерью сироте: яви на сыне примирение с тенью родителя».

Горбунов кончал чтение письма, когда Андрюша, вошедший между тем в комнату, облобызал его руку. «Это она, это моя Вера! – вскричал старик, взглянув на племянника и утирая рукавом слезы. – Так! Вы не обманулись в ожидании. Завет ваш святая для меня заповедь. Отныне, Андрюша, – продолжал он, целуя его в голову, – ты мой сын». Иван Семенович Горбунов служил в молодости в Москве, в дружине одного из знатнейших бояр царя Алексея. Узнал Веру у пожилой родственницы, которая приняла к себе бездомную сироту. Ее беззащитное положение пробуждало участие, красота и душевные качества привязали к ней юношу. Они полюбились всем пламенем первой любви. Между тем наступила война с Польшею. Иван, верный долгу, расстался с Верой, поручив ее надзору брата Александра. Прелесть лица, сладость речей очаровывали всех, кто ни встречал, ни слушал Веру. Александр находил удовольствие в ее беседе, не замечал закрадывавшейся в сердце страсти, когда же заметил, был уже не в силах ее побороть. Мысль, что Вера достанется другому, терзала ослепленного: он решил добыть ее преступлением. Является к ней с грустным лицом и вестью о кончине брата, плачет с горюющею и, когда миновались первые месяцы печали, предлагает ей вместе с рукою подпору и заступление. Между тем Иван, полный любви и отваги, подвизался на поле ратном. Бился под Смоленском, под Витебском, доходил до Вильны; наконец, по наступлении Андрусовского перемирия, богатый милостью царской и славой, с чином окольничего и почетным прозванием Бердыш, которое получил, когда при вылазке врагов из Смоленска своеручно иссек польского военачальника, спешит в Москву с надеждой на отдых от трудов бранных в объятиях Веры. Накануне его приезда Вера обвенчалась с Александром. Иван не хотел видеть брата, но не мог расстаться с Москвой, не упрекнув изменницы. Они свиделись, и не на радость. Вера, вышедшая за Александра не по склонности, оставалась верною обязанностям супруги, но не могла уважать того, кого почитала рушителем счастия собственного и счастия существа, которое любила более себя. Томимая тихой грустию, тем более тяжкою, что скрывала ее от ревнивой подозрительности мужа, чахла несколько лет и, наконец, истаяла, произведши на свет сына. По ее кончине Александр только и знал напасть. Строптивый нравом, поссорился с начальником и принужден был выйти из приказа, в котором служил; вотчину его подле Тихвина отобрали на государя; наконец, доведенный до нищеты, не смея прибегнуть к брату, которого оскорбил, мучимый прошедшим, настоящим, будущим, слег в могилу, поручив опеке Ивана Андрюшу, с которым мы познакомились выше.