Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины XIX века

– Да кому я стану жаловаться? Видишь, тут все заодно. Разве к государю?

– Ступай к государю, куда хочешь, только мне Ваньку уйми!

– Быть по-твоему! Пойду к государю. Палашка, одеваться.

Происшествие, нами описанное, случилось на Вербной неделе Великого поста. Государя не было в резиденции. Ожидали к Страстной неделе. Затаив злобу, убежденная, что все действуют заодно противу ее Володи, и потому скрывая свое намерение, Варвара Сергеевна приказала Ефремычу написать рапорт в полк, что Володя болен и потому остается у нее до выздоровления. Но присланный для освидетельствования полковой лекарь нашел больного весьма здоровым и к службе годным и настоятельно требовал явки немедленно в полк, угрожая судом и следствием. Нечего делать. Ландышева отпустила сына со слезами, приговаривая:

– Что будешь делать с этими разбойниками? Потерпи, Володя, до Страстной, только гляди, чтобы нехристи тебе как ни есть синяков не заговорили, а то и государю показать будет нечего.

IX

АУДИЕНЦИЯ

Государь приехал. Скоро распространилась весть о его прибытии. Варвара Сергеевна с утра еще забралась на набережную нового Зимнего дома и глядела пристально на второе с угла окно, где была рабочая его величества. Кто-то поглядел в окошко, Ландышева отвесила земной поклон, привстала, никого не было. Опять кто-то показался ей у окна, и опять поклон. Кланялась Ландышева, кланялась, да и выкланялась. Кто-то подошел к ней сзади и, ударив по плечу, сказал ей ласково:

– Что тебе нужно? Я здесь.

То был сам государь. Он возвращался пешком из Адмиралтейства. Ландышева оторопела и бормотала несвязно:

– Ванька, государь, того, Володю, изводит... дворянин...

– Успокойся, – сказал государь, – и расскажи толком.

– Батюшка, надежа-государь! – взвыла Ландышева. – Не вели обижать моего Володю; мой же холоп его бьет; я же тебе его на службу подарила, а он своего вотчинника до полусмерти убил.

– Да за что!

– Как за что, батюшка надежа-государь! А за то, что его, холопа, сержантом сделали.

– А сын твой кто?

– Солдатом в Гермалайском полку, так фискалы указали.

– А как зовут твоего сына?

– Володей, батюшка надежа-государь, Володей.

– Фамилия?

– Не знаю, батюшка надежа-государь, не знаю.

– Прозвище?

– Ландышев.

– Знаю, – сказал государь, нахмурясь. – Это на него девка крепостная Пазухину жаловалась.

– Жаловалась? Ах она, бестия! Да как же она на своего господина жаловаться посмела? Дам же я ей, только дай мне с окаянным сержантом управу.

– Дам, дам! – сказал государь. – Ступай за мной.

Ободренная ласкою государя, Варвара Сергеевна шла бодро позади и говорила без умолку о нанесенной ей обиде. Государь вошел на крыльцо и оглянулся.

– Погода что-то хмурится, – сказал царь.

– Хмурится, надежа-государь. Дождик будет, да, чай, к празднику разгуляется. Еще неделя с днем, много воды уйдет, время будто на лыжах, не успеешь каравай испечь, а уж и к заутрени звонят. Так на свете все, надежа-государь.

Государь вошел в сени. Ландышева за ним.

– Обожди здесь! – сказал государь и пошел наверх по дубовой лестнице. В сенях швейцар его величества указал ей на скамью, но Ландышева отвечала:

– Ничего, батюшка, постоим, ноги у меня свои, лишь бы Ваньку мне позволил государь на конюшне отодрать, а Домне за донос будет масляница. Она, окаянная, этого Пазухина наслала. Постой, погоди. В субботу, перед самым праздником, разделаюсь.

Долго прождала Варвара Сергеевна в сенях царских. Кого она тут ни видала. И генералы, и штатс– и гоф-дамы, и царицы, и принцессы, как тени, мелькали пред обаянною Ландышевой... Наконец и ноги, и внимание Варвары Сергеевны утомились.

– Послушай, – сказала она швейцару, – не знаю, как тебя величать, генералом или полковником. Видно, государь про меня забыл. Сходи-ка да напомни. Стоять прискучилось.

Швейцар в ответ протянул табакерку и сказал:

– Пожалуй, понюхай! Новой выделки табак.

Варвара Сергеевна перекрестилась, отплюнулась и так громко чихнула, что швейцар сказал ей:

– Этак ты сама про себя докладываешь.

«Все заодно», – подумала Ландышева и невольно приуныла. Вдруг двери со двора отворились и вошли в полной форме сержант Иванов и солдат Ландышев. С лестницы сбежал денщик и позвал всех троих к государю. Кабинет его величества был весь из дуба; стол, полки, оконные рамы, пол, двери – все было дубовое. На полках много книг и бумаг, на столе глобус и также книги и бумаги. Государь стоял у окна и читал какое-то письмо. Когда вошли наши знакомые, государь тотчас к ним обратился и сказал ласково:

– А! Это ты, Иванов? За что ты изволил бить этого Володю?

– За ослушание твоего указа!

– Какого?

Сержант рассказал все дело слово от слова. Простосердечие, доброта и уважение к службе весьма понравились Петру.

– Как же ты бил его? – спросил государь.

– Как ты указал, государь...

– Да как же это, я что-то не помню! – сказал государь, улыбаясь, и кивнул Ивану рукой.

– Да вот ни дать ни взять так, ваше величество, – отвечал сметливый сержант, и палка возобновила свои похождения по спине Володимера Степановича. Государь рассмеялся и сказал:

– А что же ты бил, да не приговаривал?

– Приговаривал, ваше величество, – и снова принялся бить Володю, приговаривая:

– Не ослушайся, Володимер Степаныч! Прости, барин, не я бью, служба бьет. Вот так я бил его, государь!

Володя в ужасе пятился, но Варвара Сергеевна завизжала на сто голосов.

– Видишь, старуха! – сказал государь. – Какой Ванька-то твой озорник: в моем присутствии не унимается. Я советую тебе поскорее отойти, дабы и тебе чего от него не досталось. За непослушание везде бьют.

Государь ушел во внутренние покои. Ландышева схватила сына и потащила вон из кабинета.

– Все, все заодно! – с плачем говорила она, спускаясь с лестницы. Иван почтительно шел сзади, и когда все трое очутились на улице, Иван подошел к Ландышевой и, поклонясь низко, сказал:

– Матушка барыня, госпожа моя милостивая, заставь вечно Богу за себя молить, отдай Домну.

– А не будешь бить Володю?

– Буду, матушка. Не я бью, служба бьет!

– Так не видать же тебе Домны; до смерти засеку. Не будешь бить Володи.

– Буду, матушка. Не могу не бить. Он лентяй, пьяница, игрок и ослушник. Буду бить, пока не исправлю. Богу и государю присягал. Прости, матушка, худо будет на том свете нам повстречаться... – сказав это, Иванов пошел своей дорогой.

– Ах он, холоп! – сказала Ландышева, всплеснув руками, – как будто и его на тот свет пустят. Видишь, в сержанты попал, так уж и в дворяне лезет! Постой же, за все про все вымещу на Домне.

Варвара Сергеевна застала у себя гостя. Алексей Степанович Зыбин ожидал ее с царским указом. Отвел хозяйку в образную, сказал ей что-то, вышел оттуда с бумагой, кликнул Домну и сказал ей сухо: