Владимир Войнович - Деревянное яблоко свободы

– Ну а как ты думаешь, эксгумация трупа может что-нибудь дать?

Он подумал и покачал головой:

– Вряд ли. Ведь прошло много времени. Этот самый Анощенко бил его кулаком?

– Кулаком.

– Дело в том, что труп, как ты понимаешь, давно разложился. Если там и были какие-то внутренние кровоизлияния, теперь их установить невозможно.

– Значит, ты считаешь, что эксгумировать труп нет смысла?

– Я этого не сказал. Наоборот, я считаю, что эксгумацию надо провести в любом случае, иногда даже кости говорят больше, чем от них можно ожидать.

– Что ты имеешь в виду?

– Надо посмотреть, – уклончиво сказал он.

Пока я говорил с Костей, бал начался. В большой зале оркестр грянул вальс.

– Ладно, Костя, – сказал я, – мы с тобой еще поговорим. Я пойду.

– Желаю успеха.

В зале уже танцевали, и мне пришлось пробираться между танцующими. Навстречу попался мне Носов, танцевавший с Машей Ситтаки, дочерью известного нашего табачного фабриканта.

– Где Вера? – спросил я его.

Увлеченный разговором со своей партнершей, он только махнул рукой.

– Там.

– Нет, ты скажи, – схватил я его за рукав. – Пригласил ее хоть кто-нибудь?

– Конечно, – сказал он.

Лиза с матерью сидела в углу, и, хотя они разговаривали, я видел, что Лиза бросает беспокойные взгляды по сторонам. Танцующие то скрывали ее от меня, то вновь открывали, я проталкивался вперед, раскланиваясь, извиняясь перед теми, кого толкнул, и пытался встретиться взглядом с Лизой, но она почему-то каждый раз искала меня в другой стороне. Наконец мы все-таки встретились глазами, я помахал ей рукой, давая понять, что иду, спешу и сейчас доберусь до нее, если сумею. Она улыбнулась, показала мне глазами, что я могу и не спешить, и опять занялась разговором со своей mother, но теперь уже было видно, что она больше не беспокоится и ее не интересует, кто что думает про то, почему она не танцует. Сейчас я подойду, и все сразу увидят, что к чему. И я шел к ней. Но когда я был уже совсем близко (оставалось не больше двадцати шагов), я увидел Веру. Она стояла совсем одна, никому не знакомая, никем не приглашенная. На лице ее было выражение полного отчаяния. Большие бархатные глаза были полны слез. Казалось, еще секунда, и она разрыдается и убежит. Она повернула голову, и взгляды наши встретились. Ее глаза умоляли меня; в шумной, переполненной зале я услышал ее мольбу, этот крик, как в безмолвной пустыне: «Я погибаю! Спасите меня!»

Я немедленно подбежал к ней и сделал удивленное лицо:

– Вера, вы не танцуете? Позвольте?

Она улыбнулась. Должно быть, своей улыбкой она хотела сказать, что можно и потанцевать, если я ее приглашаю, но улыбка получилась не снисходительной, а благодарной. Она прямо упала ко мне в объятия. И, кладя руку на ее талию, из-за головы ее я увидел Лизу. Она разговаривала с матерью в спокойной уверенности, что я сейчас подойду, потом нетерпеливо подняла голову, как бы говоря: где же он, наконец? Я увидел, как на ее лице несколько раз одно выражение сменилось другим. Благодушное выражение («он уже должен быть где-то близко») сменилось выражением недоуменным («что происходит?»), потом она растерялась («ну, знаете ли!»), потом нахмурилась («этого еще не хватало!»), потом лицо ее стало надменным («ах, так!»), она повернулась к матери и стала обмахиваться веером, загораживая им меня от материнского взора. Я понял: она не хочет, чтобы мать меня видела, ей стыдно, что я танцую с другой.

Вера начала скованно, но скоро я заметил, что вальсирует она удивительно хорошо. Она была легка, как пушинка, и чувствовала малейшее мое движение. Мы кружились, и мне казалось, что все вокруг смотрят только на нас. Вот опять мелькнуло лицо Лизы, вот и мать ее, она уже нас заметила и смотрит с откровенным неодобрением, поджав губы. Мы танцуем, и, если рассудить здраво, в этом нет ничего предосудительного. Ну привез я свою гостью, ну, естественно, пригласил ее танцевать – что такого? И все-таки я чувствую, что что-то такое есть, и это понимаю я, и понимает Лиза, и понимает ее мать, и понимают все, кто обратил на нас хоть немного внимания, а если кто-нибудь и не понимает этого, то, наверное, только Вера, которая, не зная всех обстоятельств, просто танцует, отдавшись целиком удовольствию первого бала. Я вдруг понял, что она что-то говорит, чего я, занятый своими переживаниями, вовсе не слышу.

– Кажется, вы что-то сказали?

– Ничего особенного. Вы чем-то расстроены?

– Нет, что вы, – говорю я бодро. – Чем я могу быть расстроен?

– А эта девушка, которая смотрит на нас таким странным взглядом, и есть ваша невеста?

– Где?

– Там, возле оркестра.

– Да, это она, – сказал я беспечно. – А рядом с ней ее мать.

– Ваша невеста, кажется, не очень довольна вами.

– Что вы! Она счастлива. Если вы не возражаете, сейчас я вас представлю друг другу.

Музыка кончилась. Я взял Веру под руку и решительно повел туда, где сидели Лиза с матерью.

– Позвольте вам представить мою юную гостью, – сказал я, стараясь сделать это непринужденно, но получилось как-то развязно и даже чуть ли не нахально. – Вера Николаевна Фигнер, дочь друга и однокашника моего отца.

– Очень рада, – сказала Авдотья Семеновна. – Прелестное дитя, – добавила она, разглядывая Веру в упор.

– Алексей Викторович сказал, что вы первый раз в свете? – спросила Лиза, подавая руку в белой длинной, до локтя, перчатке.

Произнеся мое имя и отчество, она как бы подчеркнула, что для случайных знакомых я только Алексей Викторович, и никто больше.

– Да, – сказала Вера. – Первый раз.

– Это заметно, – кивнула головой мать, с одной стороны, как бы делая комплимент, а с другой стороны, вроде бы и намекая, что быть первый раз в свете не очень прилично, а может быть, даже и безнравственно. – А что же ваш батюшка с вами не приехал? – спросила она.

– Он говорит, что и в молодости балы не любил.

– Бывает, – сказала она, опять-таки как бы видя за этим некий недостаток, если не сказать порок.

Тут опять заиграли вальс, я растерянно стал шарить глазами и увидел приближающегося ко мне Костю. Я ему показал глазами на Веру, он сразу все понял и подошел к ней.

– Вы позволите?

Прежде чем ответить, она посмотрела на меня и улыбнулась растерянной улыбкой. И только после того, как я согласно кивнул головой, Вера повернулась к Косте и положила руку ему на плечо. Я пригласил Лизу. Мы пошли танцевать, и она сразу же начала с выговора.

– Эта девица, кажется, уже считает вас своим хозяином.

– С чего вы взяли? – спросил я.

– Я же видела, когда Баулин ее пригласил, она посмотрела на вас, словно спрашивала разрешения.

– Это естественно, – сказал я. – Мы только что танцевали вместе, кроме того, она моя гостья, и вообще, будучи впервые на таком балу, она может не знать, как надо себя вести в каждом случае.