Колин Маккалоу - По воле судьбы

— Да? А ты не думаешь, что богам угодно, чтобы люди относились друг к другу, как к ним?

— Люди не боги, поэтому — нет.

— Колесницы с душами умерших влекут две лошади, — успокоительно сказал Брут. — Черная и белая.

Гортензий хихикнул.

— В том-то и дело, Брут. Обе мои лошади черные. — Он повернул голову, посмотрел на Катона. — Я хотел видеть тебя, чтобы поблагодарить.

— Поблагодарить меня? За что?

— За Марцию. Она дала мне больше счастья, чем может заслуживать старый грешник. Самая замечательная и заботливая из жен. — Взгляд его блуждал по комнате. — Я был женат на Лутации, сестре Катула, ты знаешь. Она родила мне детей. Очень сильная, своевольная и очень черствая женщина. Она презирала моих рыбок. Никогда не смотрела на них. А Марция тоже любит смотреть на моих рыбок. Вчера она принесла мне Париса, моего любимца, в чаше из горного хрусталя….

Это было уже чересчур. Катон наклонился, чтобы, повинуясь традиции, поцеловать страшные, тонкие как ниточка губы.

— Я должен идти, Квинт Гортензий, — сказал он, выпрямляясь. — Не бойся смерти. Она милосердна. И иногда предпочтительнее, чем жизнь. Она несет облегчение, хотя способ ее прихода может быть сопряжен со страданиями. Мы терпеливо сносим их, а потом наступает покой. Пусть твой сын будет с тобой, чтобы держать тебя за руку в последний момент. Никто не должен умирать в одиночестве.

— Я лучше буду держать твою руку. Ты — величайший из римлян.

— Тогда я буду возле тебя, когда придет время, — сказал Катон.

Популярность Куриона на Форуме росла с той же скоростью, с какой он утрачивал ее в Сенате. Он все не отзывал свое вето и с особенным удовольствием озвучил в Палате письмо Цезаря, в котором тот заверял почтенных отцов, что будет счастлив сложить с себя полномочия, сдать провинции и свою армию, если то же самое сделает и Помпей. Помпею ничего не оставалось, как заявить, что он не может опуститься до одолжения человеку, который игнорирует волю Сената и народа Рима.

Его заявление позволило Куриону утверждать, что заявитель имеет виды на государство. А Цезарь их не имеет. Он в этом случае ведет себя как преданный слуга Рима. И вообще, что это за виды? Какова, собственно, их подоплека?

— Цезарь намерен свергнуть республику и сделаться царем Рима! — крикнул Катон, не в силах больше молчать. — Он поднимет свои легионы и пойдет с ними на Рим!

— Ерунда! — с презрением возразил Курион. — Почему вас не беспокоит Помпей? Цезарь готов от всего отказаться, а Помпей — нет! Поэтому кто из них намерен поднять армию, чтобы устроить переворот? Конечно, последний!

И так — каждый раз. Март закончился. Апрель почти прошел, а Курион все не снимал свое вето. Его шумно приветствовали на улицах. Он становился героем. С другой стороны, Помпей в народном мнении все больше и больше начинал походить на злодея, а boni — на кучку злобных фанатиков, мечтающих свалить Цезаря, чтобы поставить над всеми Помпея.

В ярости от подобного поворота общественного мнения Катон написал письмо Бибулу и получил в последний день апреля ответ.

Катон, мой дорогой тесть и еще более дорогой друг, здесь произошли такие события, от которых глаза мои не просыхают. Я потерял обоих моих сыновей, их убили в Александрии. Но я попытаюсь подумать, как решить твой вопрос.

Ты, конечно, знаешь, что Птолемей Авлет умер в мае прошлого года, задолго до того, как я прибыл в Сирию. Его старшая дочь, семнадцатилетняя Клеопатра, взошла на египетский трон. Но от нее как от женщины потребовали, чтобы она вышла замуж за близкого родственника — брата, двоюродного брата или дядю. Чтобы сохранить чистоту царской крови, хотя нет сомнений, что кровь самой Клеопатры нечистая. Ее мать была дочерью понтийского царя Митридата, [1] Это утверждение (как и основанные на нем рассуждения К. Маккалоу об особенностях внешности Клеопатры VII) противоречит другим источникам, согласно которым матерью Клеопатры была родная сестра Птолемея XII Авлета, Клеопатра V Трифена. (Примеч. ред.) в то время как мать ее младшей сестры и двух младших братьев была родной сестрой Птолемея Авлета.

Я постараюсь не отвлекаться, но, наверное, мне нужно выговориться, а здесь нет никого, с кем я мог бы поговорить. А ты — отец моей любимой жены, мой друг, и кому же, как не тебе, мне позволительно излить мое горе?

Прибыв в Антиохию, я велел Гаю Кассию Лонгину паковать вещи. Очень надменный, очень самоуверенный молодой человек. Поверишь ли, он имел наглость сделать то же, что сделал Луций Пизон в конце своего губернаторства в Македонии! Он выплатил жалованье своей армии и распустил ее, прежде чем убежать со всеми награбленными сокровищами Марка Красса, включая золото Иерусалима и золотую же статую Атаргатис, вывезенную из храма в Бамбике.

При постоянной парфянской угрозе (Кассий победил Пакора, сына парфянского царя Орода, загнав его в ловушку, и парфяне ушли, но, конечно же, ненадолго) я остался с единственным приведенным с собой легионом. Как ты понимать, не густо. Цезарь набрал свое войско, пользуясь законом Помпея, требующим, чтобы все мужчины от семнадцати до сорока лет проходили военную службу. Но по причинам, которых мне не понять, люди к Бибулу не шли. Я вынужден был прибегнуть к насильственному рекрутированию. Войско какое-то у меня собралось, но оно не было настроено драться.

Я решил, что неплохо бы попытаться одолеть парфян изнутри, и купил парфянского аристократа Орнадапата, велев ему нашептывать Ороду, что его сын Пакор хочет свергнуть отца. Кстати, недавно это сработало. Ород казнил Пакора. Восточные цари очень страшатся семейных переворотов.

Но до того я нажил себе головную боль, раздумывая, как защитить провинцию, не имея приличного войска. И ухватился за предложение идумейского принца Антипатра, занимающего высокую должность при еврейском дворе. Он посоветовал мне отозвать из Египта легион Авла Габиния, застрявший там после возведения Птолемея Авлета на отнятый у него трон. Он сказал, что солдаты в нем сплошь ветераны. Они еще семнадцатилетними ушли на восток с Флакком и Фимбрией, чтобы прижать Митридата. А после сражались под командованием Суллы, Мурены, Лукулла, Помпея, Габиния. Тридцать четыре года суровой воинской службы. Каждому перевалило за пятьдесят. Это, конечно, возраст, но также и огромнейший боевой опыт. Они стояли под Александрией, но не были собственностью Египта. Являясь римлянами, они подчинялись лишь Риму.

Таким образом, в феврале сего года я наделил моих сыновей Марка и Гнея полномочиями пропреторов и послал их в Александрию к Клеопатре (ее супругу и брату, Птолемею XIII, только-только исполнилось девять). Они должны были убедить царицу отдать принадлежащий, собственно говоря, нам легион. Я полагал, что эта поездка многое даст моим сыновьям. С одной стороны, задание легкое, с другой — важный дипломатический ход. Рим ведь еще не вступил в официальные отношения с новой правительницей Египта. Моим сыновьям, таким образом, доставалась роль первых послов.