Колин Маккалоу - По воле судьбы

Публий Сервилий Ватия Исаврик был человеком тихим, с врожденной лояльностью к крепкой руке. Его отец, большой плебейский аристократ, сохранял верность Сулле и являлся его самым преданным сторонником, пока этот трудный, противоречивый властитель не умер. Но благодаря своему тихому нраву он сумел приспособиться к жизни и без Суллы, не потеряв при этом влияния благодаря своей родовитости и богатству. Вероятно, разглядев в Цезаре второго Суллу, этот достойный человек перед своей кончиной полюбил и его. А его сын попросту унаследовал это чувство. Публий Сервилий Ватия Исаврик был претором в год консульства Аппия Клавдия Цензора и Агенобарба. Он успокоил подозрительность boni, казнив одного из легатов кумира. Это была не измена кумиру, а хитрость: Гай Мессий не имел какого-либо значения для Цезаря.

С тех пор Ватия Исаврик всегда держал сторону Цезаря во время голосования, и запугать его было нельзя. Неудивительно, что, когда Помпей и все прочие покинули Рим, Ватия Исаврик остался. Цезарь, разумеется, значил для него больше, чем его брак со старшей дочкой Сервилии. Однако когда Цицерон пустил по Риму слух, что в багаже одного низко-рожденного негодяя обнаружился и портрет Юнии, Ватий Исаврик с ней не развелся. Лояльный человек остается лояльным во всем.

На другой день после приезда Цезаря в Рим Марк Антоний послал гонца с сообщением, что он ждет его на Марсовом поле, а Марк Эмилий Лепид, обеспечивший ему диктаторство, дожидался аудиенции в Domus Publica. Но Ватия Исаврик был первым, с кем предпочел увидеться Цезарь.

— Увы, я здесь ненадолго, — сказал он посетителю.

— Я понимаю. Тебе нужно переправить армию через Адриатику до экваториальных штормов.

— Причем самому. Что ты думаешь о Квинте Фуфии Калене?

— Он был твоим легатом. Ты разве не помнишь?

— Я знаю, что он неплохой человек. Но кампания против Помпея вызывает необходимость переформировать состав старшего командования моей армии. Я не имею в виду Требония, Фабия, Децима Брута или Марка Красса. Но у меня прибавилось легионов. Может ли Кален справиться с более высокой должностью, чем должность легата?

— Если не вспоминать о его роли в печальном деле Милона и Клодия, думаю, да. Кроме того, если быть справедливым, он принял приглашение Милона, не зная о его планах. Выбор его Милоном — хорошая рекомендация. Вероятно, Кален безупречен.

— Ага! — Цезарь откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на Исаврика. — А ты не хотел бы управлять Римом в мое отсутствие? — спросил он.

Ватия Исаврик был весьма удивлен.

— Как начальник конюшен?

— Нет! Я в диктаторах не задержусь.

— Не задержишься? Тогда зачем старался Лепид?

— Чтобы передать мне всю власть на период, достаточный для того, чтобы навести тут порядок. А точнее, пока меня не изберут консулом с правом выбрать себе коллегу. И я хочу, чтобы моим коллегой стал ты.

Это явно была хорошая новость. Ватия Исаврик просиял.

— Цезарь, это большая честь! — Он вдруг нахмурился, о чем-то подумал. — Ты поступишь так, как Сулла? То есть назначишь лишь двух кандидатов?

— О нет, Ватия, нет! Мне все равно, сколько у нас будет соперников!

— Ну, Сенат, разумеется, тебя поддержит, но всадники! Они боятся тебя. Результаты выборов могут быть не такими, как ты ожидаешь.

Предположение вызвало смех.

— Уверяю тебя, Ватия, что всадники восемнадцати римских центурий будут вставать в очередь, чтобы отдать нам голоса. Еще до выборов я намерен внести в Трибутное собрание ряд предложений с целью урегулировать римскую экономику. Это успокоит все страхи. Коммерсанты поймут, что я вовсе не собираюсь аннулировать все долги или выкинуть что-то еще в этом роде. Что нужно Риму — это правильное законотворчество, чтобы восстановить в деловой жизни финансовую стабильность. К этому все стремятся: и кредиторы, и должники. Умеренность и здравомыслие — вот на что все мы должны сейчас опираться. И человек, на которого я оставлю Рим, тоже должен быть сдержанным и разумным. Вот почему я хочу, чтобы это был ты.

— Я не подведу тебя, Цезарь.

Затем пришел Лепид — совершенно другой человек.

— Через два года, Лепид, я думаю, ты будешь консулом, — сказал Цезарь, разглядывая холеного и чуть взволнованного красавца: высокомерен, не лишен слабостей, возможно, порочен.

Лепид был явно разочарован.

— Не ранее, чем через два?

— Согласно lex Annalis скорее никак нельзя. Я не хочу нарушать mos maiorum Рима больше, чем это необходимо. Хотя я иду по стопам Суллы, я не Сулла.

— Ты все время это подчеркиваешь, — с горечью заметил Лепид.

— У тебя очень древнее патрицианское имя и большие шансы вернуть ему былую славу, — холодно сказал Цезарь. — Ты выбрал сторону победителя, и ты преуспеешь, я обещаю тебе. Но терпение, дорогой мой Лепид, — это хорошее качество. Попробуй ввести его в практику.

— Я-то могу, но у моего тощего кошелька терпения нет.

— Откровенное заявление для будущего правителя, не сулящее ничего хорошего Риму. Однако я заключу с тобой сделку.

— Сделку? — переспросил осторожно Лепид.

— Информируй меня обо всем, что покажется тебе важным, и я велю Бальбу регулярно подкармливать твой кошелек.

— Какими суммами?

— Это будет зависеть от точности информации. Мне не нужны искаженные к твоей выгоде факты. Только голая правда. Учти, информаторов у меня много, и я не дурак.

Несколько помягчавший, но все-таки недовольный, Лепид ушел.

Остался Марк Антоний.

— Я буду начальником конюшен? — первое, что спросил он.

— Антоний, я не останусь диктатором на столь долгий срок.

— Какая жалость! Из меня вышел бы потрясающий заместитель!

— Не сомневаюсь, ибо Италия под тобой жила вполне сносно. Правда, мне не очень нравились твои львы, паланкины, любовницы и фигляры. Ни дать ни взять второй Дионисий. К счастью, в ближайшем будущем это все прекратится.

Антоний надул губы, опустил голову.

— Почему?

— Потому, Антоний, что ты едешь со мной. В Италии останется претор по иностранным делам Марк Целий. А ты войдешь в мой офицерский совет.

Глаза засияли.

— Так это намного лучше!

«Вот хоть один человек, которого удалось порадовать, — подумал Цезарь. — Жаль, что в этом мире Лепиды попадаются гораздо чаще».

Закон Цезаря, призванный стабилизировать и активизировать деловую жизнь Рима, нашел горячую поддержку как у всадников восемнадцати старших центурий, так и у многих и многих тысяч коммерсантов помельче. Действие его распространялось на всю Италию, а не только на Рим. Имущественные и финансовые проблемы получили наконец долгожданное разрешение. Кредиторам, считавшим свои деньги пропавшими, предлагалось брать в качестве возмещения земли. Но оценку этих земель должны были проводить независимые арбитры под контролем городских преторов. Кредиторы были довольны, но облегченно вздохнули и должники. Двухлетний начет на основную заемную сумму был определен в двенадцать процентов, и в десять — на все новые займы. Разумеется, с серией оговорок, что очень устраивало и тех и других. Но с самым большим облегчением римляне восприняли пункт, предусматривавший строгое наказание для любого раба, вздумавшего донести на своего господина. Поскольку прежний диктатор, наоборот, поощрял рабов-доносчиков, всадники Рима наконец поняли, что Цезарь и впрямь не Сулла и что проскрипций не будет.