Александр Волков - Зодчие

Зато изменилось положение во дворце. С того дня, когда Иван впервые проявил власть государя, нельзя было обращаться с ним по-прежнему. Приближать любимцев юный государь стал по своей воле, а воля его была часто изменчива, и не без причины. Любимцы Ивана оказывались такими же своекорыстными, так же старались утопить соперников, которые могли бы отнять у них государеву милость.

На кого положиться? Кому довериться?.. Не было среди именитых бояр надежных людей.

В уме молодого государя зрела беспокоящая и гневная мысль:

«Надо вывести до корня бояр – этот род лукавый и непокорный!»

«Како могу я описать напасти и беды русских людей во времена те? Казанцы из земли нашей не выходили и проливали кровь, как воду. Хрестьян уводили в плен казанские срацины, старым и негодным выкалывали глаза, а иным отсекали руки и ноги, и, как бездушный камень, валялось тело на земле. Младенцев, им улыбавшихся и руки подававших, варвары и кровопийцы от матерей отрывали, за горло давили и о камни разбивали или на копья надевали…» [55]

Разбойники, полонившие Никиту Булата, нашли у него в котомке книгу; это спасло зодчему жизнь: «Русский мулла! [56]Выкуп даст!»

Татарин Давлетша, завладевший Никитой по жребию, решил сберечь пленника. На привале осмотрел босые, сбитые ноги Булата.

– Вай-уляй! – огорчился Давлетша. – Не дойдешь… Эй, урус, бояр! – начал он умильным голосом. – Твой богат? Акча [57]много есть? Твой сколько тэнга [58]на выкуп давал? Сто тэнга давал?

Никита ответил:

– Не рассчитывай на выкуп! Я бедняк, на меня тратиться некому. Был ученик, и того вы убили…

«Врет! – уважительно подумал татарин. – Крепкая голова, трудно получить выкуп. Надо стараться…»

Давлетша снял с ног чарыки из бычьей кожи, отдал Никите. Покрыл его войлочным халатом, накормил.

– Спи, мулла! Выкуп платил – домой ходил!

Утром Давлетша посадил Никиту на запасного коня. «Довезу живого – выкуп получу…»

Миновав русские заставы, ехали не сторожась. На вечерних привалах после ужина деренчи садились кружком на рваные кошмы вокруг сказочника. Старик взглядывал на небо, усеянное звездами, плотнее завертывался в халат.

– Началось дело в том году, когда волк служил атаманом, лиса – есаулом, гусь – трубачом, ворон – судьей, а воробей – сплетником. У бедного деренчи, такого, как и мы, родилась дочь Юлдуз. Ай, красавица из красавиц была! Четырнадцатидневная луна, [59]завидев ее красоту, от стыда за тучи пряталась. Когда Юлдуз воду пила, вода через ее горло видна была. Когда морковь ела, морковь через ее бок видна была…

– Ай, какая красавица! – восклицали пораженные слушатели.

Сказка тянулась долго. Влюбленные разлучались, соединялись и вновь разлучались; молодой богатырь побеждал дивов [60]и становился ханом в неведомой стране, где пшеничные зерна родились величиной с кулак…

Время подходило к полуночи, когда татары укладывались на ночлег. Деренчи храпели, но пленникам было не до сна. Сбившись кучкой, они шептались о родине, плакали над своей бедой…

Утром атаман осматривал пленников, указывал на двух-трех, ослабевших от трудностей пути, и те, которые ночью вздыхали над злоключениями влюбленных в сказке, отрезали жертвам голову, со смехом перекидывались ими, пинали ногами стаскивали с убитых одежду, засовывали в сумы.

– Эй, друг, ты свою последнюю зарезал?

Спрошенный широко ухмылялся:

– Судьба! Не жалко – совсем худая баба стала. В следующий раз лучше возьму.

Давлетша, подсаживая Никиту на коня, посмеивался:

– Эй, мулла, выкуп давал – домой ходил! Якши, чох якши! [61]

К Волге подошли в полдень. Перевозчики – марийцы – переправили людей на больших лодках. Кони плыли за лодками.

Вот она, Казань, город страданий разноплеменных рабов. Десять ворот было в крепкой дубовой стене, окружавшей обширное пространство.

Деренчи пригнали пленников к Крымским воротам; там начальником караула сидел десятник, падкий на бакшиш. [62]От него можно отделаться небольшой пошлиной за приведенную добычу.

Русские сбились в кучку. Немного их осталось после страшного пути: всего восемнадцать человек из шести десятков. Ободранные, с кровоточащими ногами, с исхудалыми лицами, пленники угрюмо смотрели на любопытных стражников, высыпавших из ворот.

Седобородый десятник расшумелся:

– Ослы несчастные, да покарает вас аллах! В каком виде урусов пригнали?

– А что? – испугался атаман.

– Да разве это баранта? [63]Их только собакам на корм бросить!.. У-у! Товар портите, сыновья сгоревших отцов! Кто за них цену даст?..

Атаман сконфуженно оправдывался:

– Спешили очень! Нам урусы пятки жгли… Думали, самим не уйти…

– И пригнали падаль!

– Нет, вот этот старик ничего, совсем хороший старик, мулла!..

Деренчи отделались небольшим ясаком.

Давлетша решил продать своего пленника. Слишком долго ждать, пока урусы пришлют за муллу выкуп.

«Да и пришлют ли? – рассуждал Давлетша. – Может, у него и вправду ничего нет. А может, он и не мулла? Кормить его чем стану? Э, лучше живая собака, чем дохлый верблюд! Сколько дадут – все ладно. Дом не куплю – коня куплю. Коня не куплю – халат куплю…»

Пленных до продажи поместили в городской зиндан – тюрьму. Предварительно сковали по три-четыре человека. На одной цепи с Никитой оказался богатырь ростом и сложением – Антон и двое подростков.

На Никите тяжело отразились дни плена. Зодчего истомили не столько физические страдания и голод, как нравственные муки, жалость к соотечественникам, погибавшим на его глазах страшной смертью. Из пожилого, но еще бодрого и крепкого человека Булат за две недели превратился в старика с ввалившимися щеками, с потухшими глазами.

Антон и Никита разговаривали всю ночь. Они уговорились по возможности не терять друг друга из виду.

Зловоние зиндана, полчища насекомых – все это так измучило полонянников, что они с нетерпением ждали утра, хотя этот день должен был решить их судьбу.

Мечта пленников попасть в одни руки не осуществилась: Антона купил богатый бек [64]из окрестностей Казани, подростки попали к содержателям харчевен.

Булата выставили на помост.

Худенький старик, босой, с лысой головой и всклокоченной седой бородой, в ветхой рубахе и портах, стоял на возвышении, оглядывая толпу.

От ярких халатов у Никиты зарябило в глазах. На голове у татар малахаи: войлочные и собачьи – у бедняков, лисьи – у богачей. Косо прорезанные глаза рассматривали пленника с ленивым и презрительным любопытством.

Много крашенных в красный цвет бород; краска – хна – стоила дорого, и только богатые люди – муллы, беки, кадии [65]– могли позволить себе такую роскошь.