Александр Волков - Зодчие

Москвичи толпами стояли по сторонам коломенской дороги. Купцы в добротных шубах, подмосковные мужики в армяках, посадские люди, бабы в разноцветных сарафанах, в летниках и киках [140]– все пробирались к обочине дороги.

Слышались возгласы:

– Постойте, кормильцы, за землю русскую до смерти!

– Освободите бедных невольников!

– Царство небесное унаследуете!..

– А мы бы, дедушка, еще и по этому побродили! – ответил посадскому веселый детина в потертом кафтане, с кованой железной шапкой на голове. – Оно и тута… ежели… тоже не плохо! – Он подпрыгнул, ловко прищелкнул пальцами, заиграл плясовую и начал выделывать коленца.

Сосед по ряду, угрюмый, чугунно-черный мужик, сердито ткнул его кулаком:

– Брось!

– Ай, Демидушка, ай, родненький, какая тя муха укусила? – скривился бывший скоморох Нечай.

– Чать, на войну идешь али куда? – проворчал Жук.

Скоморохам удалось попасть в ополчение, и участие в московском мятеже было им прощено. Но не только из-за этого шли под Казань Нечай и Жук, как и тысячи их соратников. Народ понимал, что совершается великое дело укрепления Руси, и отдавался этому делу с радостью.

За пехотой шла конница на низкорослых некованых лошадках, привычных по суткам оставаться без корма; это был Ертоульный [141]полк Федора Троекурова, разведчики многочисленной рати.

Войско текло нескончаемым потоком. Среди несчетных рядов сермяжников [142]редко блестели на солнце латы, кольчуги…

Как во все века, Русь выслала на борьбу с опасным врагом лучших своих сынов, не полагаясь на армию наемников, жадных только на деньги.

У многих ратников за лычки шапок были заткнуты деревянные ложки.

Толпа подшучивала:

– Эй, паря! Малу ложку ухватил, голодом насидишься!

– Ништо, управимся! – беззлобно отшучивались ратники. – Нам хошь какие котлы поставь – все вычерпаем!

Два боярина, окруженные челядью, внимательно рассматривали войско.

– А кто воеводы? – спросил один.

– Царский полк сам государь ведет, Сторожевой – воевода Серебряный, полк Правой Руки – князь Андрей Курбский со Щенятевым, полк Левой Руки – воевода Плещеев Митрий Иванович, над Запасным полком поставлен Ромодановской…

– И-их, сколько стратигов! [143]Много войска государь собрал!

– Много! Тысяч до сотни, а может, и больше наберется. Конечно, не все до Казани дойдут: надобно заставы от крымчаков поставить, по городам сторожи разместить… [144]

Мимо двигался пушечный наряд. Везли толстые тупоносые гауфницы, [145]и длинные змеи, [146]и фальконеты-сокольники, и легкие полевые пушки. Иностранцы уверяли, что ни одна армия не располагала таким множеством прекрасной артиллерии, как русская.

Осадным делам – пушкам – царь Иван всегда уделял особое внимание. Артиллерия составляла особый род войск, и царь заботился о подготовке искусных пушкарей. По зимам в присутствии Ивана Васильевича и ближних бояр устраивались опытные стрельбы, и наиболее отличившихся пушкарей царь награждал.

Русские пушкари первыми додумались ставить мелкие и средние пушки на колеса – лафеты. Это сделало московскую артиллерию наиболее подвижной, способной к быстрому перемещению с одной позиции на другую. Так полковые пушки появились впервые на Руси.

За пушками шел обоз. В телегах лежали бочки с зельем, окутанные мокрой шерстью и рогожами.

В одной из телег сидел бывший казанский пленник – оружейник Кондратий. Узнав, что готовится новый поход на Казань, он выпросился в пушкари.

– Я и стрелять могу, – уверял Кондратий начальника артиллерии, дьяка Выродкова, – и зелье готовить, и пищаль починить… Даром хлеб есть не буду! А человек я одинокий, и коли придется под Казанью голову сложить, по крайности не зря погину, а за дело русское…

Оружейник горел одним желанием: посчитаться с неверными за мучения, перенесенные в плену.

Стольника Ордынцева не было при пушечном обозе: царь не разрешил ему отправиться в поход, несмотря на его горячие мольбы.

– Нестаточное замыслил, Григорьевич, – сказал царь Ордынцеву. – Ты в поход уйдешь, а кто станет наряд готовить, новые пушки лить? Воинское дело переменчиво, и может статься, много еще нам осадных дел понадобится, прежде нежели покончим с Казанью. В храбрость твою я верю, но не то нужно, чтоб ты десяток ворогов своей рукой убил. Замыслы мои обширны, много будет походов, и судьба твоя – стать моим верным помощником, пушек давать побольше да хороших, какие у тебя теперь пошли…

Впервые царь так явно дал понять Ордынцеву, что доволен его работой. Это утешило Федора Григорьевича, и он стал еще больше сил отдавать работе на Пушечном дворе.

К третьему походу на Казань русские воеводы готовились тщательно. Сделано было то, о чем не слыхивали прежние полководцы: царь и его помощники пригласили козмографов [147]с их картами, узнали, какими местами придется идти войску, где нужно наводить мосты. Стало ясно: чтобы не отвлекать войско побочными заботами, в походе понадобится большой отряд строителей; их набрали в Москве и в ближайших городах. Отряд возглавляли несколько мастеров, а старшим был поставлен Голован, несмотря на его молодость и на отказы от почетной должности. Случилось так потому, что Голован при построении Свияжской крепости заслужил особое благоволение начальника розмыслов [148]Ивана Выродкова.

Теперь обоз строителей шел непосредственно за пушкарями. Широкогрудые, сильные кони везли телеги, тяжело нагруженные огромными коваными гвоздями и железными скобами, топорами и прочим плотничьим инструментом.

Голован ехал на рослом рыжем коне; за ним трусил на пегой лошаденке неразлучный товарищ – Аким Груздь.

У Андрея на душе было радостно: исполнилось его давнее желание – он ехал освобождать наставника. Голован крепко надеялся, что Никита жив, что они свидятся и настанет час, когда они вдвоем снова пойдут из города в город, из села в село по просторной русской земле…

А рать шла и шла, как широкая, многоводная река лилась. Шагали пищальники в темных полукафтаньях, за ними на телегах везли громоздкие ружья и сошки к ним. Ехали всадники с копьями, с топорами, саблями; у седел болтались луки и колчаны, упрятанные в чехлы – саадаки.

Вперед, на Волгу!..

Русское войско выступило из Москвы 16 июня 1552 года. К полудню царский поезд достиг села Коломенского, невдалеке от южной окраины Москвы.

Царь обедал с боярами и воеводами; он был весел, шутил, смеялся. Великий замысел, который он вынашивал несколько лет, начинал осуществляться: рать двинута в решительный поход на Казань.