Морис Дрюон - Сладострастие бытия

Они стояли лицом к лицу перед зеркалом, и древняя королева Ренессанса втолковывала молодой смуглой принцессе свой опыт, произнося слова вполголоса.

– Ну, ступай, милочка, до встречи,– сказала Санциани.– Желаю тебе, чтобы в твоей жизни было столько же счастья и страданий, сколько их испытала я. Другими словами, живи, как я жила.

Она поцеловала Кармелу в лоб, и девушка почувствовала, что была готова разрыдаться. Она вступала в новый период жизни, делала первые шаги на этом чудесном пути. Две крепкие ладони подтолкнули ее к двери.

И только подойдя к выходу, девушка пришла в себя и вспомнила, что все это было нереально.

– Сейчас, синьора графиня, я верну вам это великолепное платье,– сказала она.

– Нет-нет! Я его больше никогда не надену. Оставь его себе, оно твое.

На лице Кармелы был написан страх не устоять перед соблазном. Ведь воспользоваться затмением сознания человека хуже, чем просто обокрасть его.

– Я тебе его дарю, уверяю тебя,– повторила Санциани. Посмотрев девушке в глаза, она добавила тихо, но внятно: – Кармела.

И Кармела очутилась в коридоре, освещенном одной слабой дежурной лампой.

Потом, запершись в своей дежурной каморке, она спешно надела свою старую рабочую одежду, опасаясь, что ее увидят в сари.

Но, переодевшись, она вдруг почувствовала, что именно эта одежда для нее чужая.

Она долго не могла заснуть и продолжала видеть себя обнаженной, в звездном шарфе и чувствовать, как сосков ласково касаются золотые нитки этой сказочной ткани.

Консьерж Ренато изображал на лице обычное для него выражение человека, знающего гораздо больше того, что он может сказать. Он обменивался с посыльными только им одним понятными полуфразами и выдавал ключи с этакой рассеянной вежливостью. Было ясно, что случилось что-то необычное. Ренато вел себя так в исключительных случаях. Например, когда киноактриса совершила попытку самоубийства или когда в отель приходила полиция по делу о наркотиках.

Очень скоро весь персонал отеля узнал такую новость: к графине пришли с визитом.

Целых два года она оставляла портье послания, за которыми никто не являлся, и посылала телеграммы умершим. Поэтому у всей прислуги сложилось мнение, что она больше никого на этом свете не знала, что у нее не было больше ни родных, ни друзей и что таинственное проклятие очертило вокруг нее запретный круг.

Подобная уверенность, став мифом, вызывала нечто вроде уважения.

И вот сегодня какая-то иностранка заявилась в отель и спросила, где живет графиня Санциани.

Едва узнав об этом, Кармела с учащенно забившимся от любопытства сердцем устремилась к комнате графини. Было как раз время подготовки постелей, поэтому ей даже не надо было искать предлога для того, чтобы войти в номер.

Посетительница сидела напротив Санциани. Этой женщине на вид было около пятидесяти лет. У нее был высокий морщинистый лоб, желтые от никотина пальцы, узкая юбка и запыленные туфли.

– Объясни же мне, зачем ты сюда приехала,– спросила Санциани гостью.

– Да ведь я только что обо всем тебе рассказала,– ответила та.– Я приехала с труппой Паламоса.

– Вот как! А почему именно с ним?

– Так ведь я изготовила все их костюмы. А этот великий чудак Паламос, который, кстати, ведет себя по отношению ко мне очень мило... так вот, его некоторые обвиняют в снобизме, в том, что он злой человек... это неправда. Просто его надо знать. К тому же эта труппа разоряет его. Но то, что он ставит, просто великолепно, иначе не скажешь. Но ты завтра все увидишь сама. Ты ведь пойдешь на представление, не так ли? Дорогая моя, ты просто обязана прийти посмотреть на это! Скрявин в «Синей птице» – такого не видели со времен... со времен Нижинского. Говорю тебе, это сокровище труппы Паламоса... Да, кстати, что я тебе говорила до этого?

Гостья говорила по-итальянски с сильным акцентом, но довольно бойко и слегка хриплым голосом. Курила она одну сигарету за другой, не переставая. Кармела, украдкой за ней наблюдавшая, без всякой снисходительности подмечала все мелочи: и слишком глубокие следы от прививки оспы на округлой руке, и машинальное, похожее на нервный тик движение головой, которым она отбрасывала волосы на одну сторону. Девушка старалась размышлять: «Я очень рада за графиню. Этот визит развлечет ее!» Но в то же самое время она ревновала Санциани к этой незнакомке.

– Так значит, ты по-прежнему хочешь иметь свою мастерскую по пошиву исключительно театральных костюмов? – снова спросила Санциани.– Ты так и не отказалась от этой идеи?

– Эта мастерская существует, дорогая, вот уже четырнадцать лет. Ты ведь сама помогла мне с ней вначале. Неужели забыла? А я вот этого никогда не забуду. У меня были с ней и трудности, и успехи. К счастью, заказы Паламоса мне очень помогли.

– Если это тебе поможет, я могла бы поговорить о тебе с Полем Пуаре.

– Но, Лукреция, Пуаре ведь умер!

– Как умер?

– Ты что, не знала? Он умер в конце войны в страшной нищете... Впрочем, это ожидает нас всех,– сказала гостья, еще сильнее наморщив свой высокий лоб.

– Странно, а мне показалось, что я его видела несколько дней назад,– произнесла Санциани.

Кармела нагнулась, чтобы поставить стоптанные домашние туфли рядом с прикроватным ковриком.

– Жанна, я все хочу тебя спросить...– сказала Санциани.

Девушка резко выпрямилась. Но оказалось, что графиня, произнося имя Жанна, обращалась к сидевшей напротив нее иностранке.

Кармела не расслышала ни конца вопроса, ни ответа на него. Она почувствовала щемление в груди, и ее охватило чувство, что она что-то потеряла, что ее предали, ограбили; такое чувство обычно испытывает любовник, случайно узнающий из разговора о том, что его обманывали. Когда к ней вернулась способность понимать то, о чем говорят, она услышала, как гостья сказала:

– Знаешь, когда умер этот бедный Тейфик, я подумала о тебе. Довиль, Канны, Лондон, я снова там побывала. Я хотела написать тебе, но не знала, где ты находилась.

Сомнений быть не могло: воспоминания, о которых говорила эта иностранка, неоспоримо доказывали, что она была Жанной, настоящей Жанной. «Значит, она на самом деле существует. Это она»,– подумала Кармела.

Санциани подняла на свою подругу недоумевающий взгляд.

– Кто такой Тейфик? – спросила она.– Я с ним не знакома.

– Как это не знакома? Тейфик Хальфази, твой паша! – воскликнула гостья, беря Санциани за руку.– Что с тобой, дорогая?

– Возможно, я пока не повстречала Тейфика,– произнесла Лукреция.

Глаза ее были затуманены, черты лица заострились. Понизив голос, она доверительным тоном сказала:

– Я владею одной важной тайной, Жанна. Я открыла нечто важное для себя. Люди умирают из-за нас, по нашей вине. Мы даем им умереть, потому что желаем от них избавиться. Что такое люди? Увиденное нами лицо, услышанное слово. Люди живут в нас. Никто не умирает, если мы этого не захотим. Если я буду продолжать думать о тебе, что ты такая, какой я тебя встретила, ты не умрешь никогда. А вот мне все разрешили умереть.