Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1

Не принадлежа ни к одному из лагерей новых консулов, Гай Юлий Цезарь и его сыновья просто присоединились к процессии, которая шествовала мимо их дома. Колонна сопровождала старшего из консулов, Марка Минуция Руфа. Оба выбранных на этот год консула жили в районе Палатина, но младший, Спурий Постумий Альюин, занимал более престижный квартал. По всему Риму ходили слухи о долгах Альбина, но это никого не удивляло – такова была цена консульского кресла.

Самого Гая Юлия Цезаря не касались заботы о долгах, которые неминуемо появлялись, стоило лишь начать взбираться на политическую сцену; вряд ли коснутся они и его сыновей. Прошло почти четыре века с тех пор, как Юлии в последний раз восседали на консульском кресле, вырезанном из слоновой кости, и с тех пор, как могли позволить себе бросать деньги в толпу, чтобы проложить себе дорогу к этому креслу. Предок Юлиев был столь велик, столь могуществен, что последующие поколения раз за разом беспечно упускали случай пополнить фамильную казну, и с течением времени семья Юлиев все больше беднела. Стать консулом? Нет средств! Претором, вторым человеком в государстве – тоже. Нет, удел Юлиев теперь – лишь скромные места рядовых членов сената, скромные и безопасные.

Поэтому тога, которую слуга обернул вокруг тела Гая Цезаря и уложил изящными складками на его левом плече, была обычная, белая, какие носят люди, отбросившие честолюбие. Только обувь из темно-красной кожи, железное кольцо сенатора да широкая пурпурная полоса по правому краю туники у плеча отличала его одеяние от одежды его сыновей, Секста и Гая, которые были обуты в обыкновенные сандалии, в туники с тонкой пурпурной ниткой, по которой отличали людей из сословия всадников, и носили перстни с печатками.

Солнце еще не взошло, но день уже начался – с короткой молитвы и подношения богам на небольшом алтаре в атриуме. А когда привратник, стоявший в дверях, закричал, что видит, как поток огней стекает вниз по холму, – несколько быстрых, шепотом просьб к двуликому Янусу богу порогов, входов и выходов, хранителю домашнего покоя.

Отец и сыновья ступили на узкую, мощеную булыжником мостовую и здесь разошлись. Молодые люди присоединились к шеренгам всадников, которые шли в голове процессии, а отец, подождав, пока новый консул, окруженный ликторами, пройдет мимо, втиснулся в ряды сенаторов, следовавших за консулом.

Марция, негромко заклиная Януса Клузивия, охраняющего дверные запоры, отдавала приказания еще позевывающим слугам. Дом просыпался. Мужчины ушли, и она занялась своими повседневными делами. Где же девочки? Заливистый смех, доносящийся из маленькой гостиной, которую девочки называли своим владением; там они и сидели, две Юлии, весело уплетая тонкие ломтики хлеба, смазанные медом. Как прелестно они выглядели!

Каждая Юлия – так говорили все, не скрывая восхищения, – настоящее сокровище: поскольку есть у них все, чтобы осчастливить будущих мужей. Вот и эти не исключение – они верны семейной традиции.

Юлии старшей исполнилось восемнадцать лет. Высокая, всегда держащаяся с достоинством, свойственным истинным патрицианкам; она взирала на мир серьезным и невозмутимым взглядом широких серых глаз, гармонировавших с тускло-бронзовыми волосами, стянутыми на затылке в узел. Уравновешенная и умная девушка.

Юлия младшая – или Юлилла – была на полтора года младше сестры. Последний ребенок в семье, она казалась поначалу лишней, нежеланной, но когда немного подросла, то очаровала всю семью, начиная с мягкосердечной матери и кончая старшими братьями и сестрой. Она вся излучала медовый, теплый и нежный свет. Кожа, волосы, глаза – все, казалось, источало тонкий аромат свежего меда. Конечно, смеялась именно Юлилла. Она смеялась всегда, вечно пребывая в движении, ни на минуту ни на чем не сосредоточиваясь.

– Вы готовы, малышки? – заглянула к ним мать. Они сунули в рот остатки сладкого липкого хлеба, наскоро обмакнули пальцы в чашу с водой и, обтерев их, направились за матерью.

– Сегодня холодно, – с этими словами Марция взяла у слуг теплые шерстяные плащи и протянула дочерям.

Тяжелые, сковывающие движения плащи… Конечно, девушки были разочарованы, но знали, что протестовать бесполезно; они покорно дали себя укутать и стали похожи на бабочек в коконах, – лишь лица остались открытыми. Завернувшись в плащ и сама, Марция вывела на улицу свой маленький отряд из дочерей и слуг.

Дом Юлиев, небогатый и скромный, располагался в районе Германуса, в нижней части Палатина. Дом достался в наследство младшему сыну Гая от его деда Секст, вместе с пятью югерами земли между Бовилеем и Арицией, что обеспечивало Гаю и его семье право занимать место в Сенате. Но, увы, не для того, чтобы попытаться вскарабкаться по лестнице «cursus honorum» и сделаться претором или консулом.

Секста, отец Гая, не захотел избрать себе наследника из двух сыновей; возможно, он полагал, что поступает справедливо, не отдав преимущество ни одному из них; на самом деле он только рассорил этим братьев. Ведь оставшись – по милости справедливого и чувствительного отца – без владений, ни один из них не мог претендовать на активную общественную жизнь.

Вот другой Секст, их дядя, был не столь сентиментален, зато и придумал, как обеспечить своих детей – а ведь у дяди было сразу три сына – тяжкая обуза для семьи сенатора. Тогда дядя, не дрогнув, отдал своего старшего в бездетную семью Квинта Лутация Катулла. Старый Катулл обрадовался возможности усыновить юного патриция, весьма толкового и имевшего, к тому же, приятную внешность, и заплатил за это большие деньги, которые дядя удачно вложил, купив земельные наделы в городе и за его пределами, и обеспечив тем самым младшим сыновьям сносное будущее и реальный шанс попасть высоко подняться по лестнице, недоступной потомкам его брата.

Вообще же у всех Юлиев Цезарей всегда было больше сыновей, чем нужно, чтобы удачно разделить наследство. И не один из Юлиев не умел решительно и здраво решить этот важный вопрос. Один только дядя Секст умудрился смирить свое любвеобильное сердце настоящего Юлия. Возможно, его братья сочли его поступок бесчестным. Зато прочие, свято храня семейную честь, распылили, раздробили семейные владения, некогда внушительные. От поколения к поколению каждому новому Юлию доставался в наследство все меньший клочок земли. Да и эти клочки порой ускользали от Цезарей – приходилось распродавать имущество, чтобы обеспечить приданое дочерям.

Таков был и муж Марции, Юлий Цезарь, – безумно любивший сыновей и дочерей, гордившийся ими, истинный римлянин. И все же его старшего сына ждало усыновление, дочери почти год назад были просватаны за богатых людей, а для младшего он нашел богатую невесту. Только деньги позволяли надеяться на карьеру. Родовая же гордость давно превратилась в помеху.