Людмила Шаховская - Тарквиний Гордый

– А что он получил в награду от тебя, префект? – молвил Виргиний с горьким вздохом. – Одну лишь смерть, тайную казнь.

– Разве не почетна смерть для римлянина на поле битвы? Разве неприятен последний удар от руки добивающей его любимой женщины? Разве не имеет никакой цены в твоих глазах мое сожаление? Сын великого царя Тарквиния Приска жалеет его. Вулкаций умер за меня, за мое дело; мало ему в награду сознания этого подвига?! А ты... ты просто противен мне... Гляжу я на тебя и невольно думаю: это ли внук верховного фламина-диалиса?!

– Да я и сам себе противен, откровенно скажу, префект, противен себе не меньше, чем тебе, но как тебе угодно поступи: убей меня, прикажи Сильвину задрать меня в горах, как он задрал моего друга Арпина; сделай со мною, что хочешь, но заманивать Турна в западню я не в силах, не берусь, не буду. Нет, Люций Тарквиний... дед, ты, Бибакуль, все вы, чтобы ни говорили, я отвечу одно: я римлянин: не должно римлянину поступать, как вы; не должно бить из-за угла кинжалом; не должно с любезною улыбкой на устах протягивать рукой отравленную чашу гостю; не должно под личиной мнимого раскаяния заманивать в засаду к палачам с словами обещания спасенья... нет, нет, нет, Люций Тарквиний! Я римлянин.

– А мы, по-твоему, не римляне? – прошипел Тарквиний сквозь зубы от злости, как разъяренный змей. – Кто же мы?

Виргиний молчал; ему хотелось сказать «вы все выродки, недостойные названия римлян», но он не осмелился, и снова поник головою в горьком раздумье.

– Я уже давно собираюсь сбить с тебя спесь, нелюдимый, надутый мальчишка! – продолжал Тарквиний, не дождавшись ответа юноши. – И я собью ее. Я имею средство заставить тебя повиноваться.

Он усмехнулся, меряя Виргиния взором холодного презрения.

– Чем, префект? – возразил тот, едва слышно. – Я умру от невыносимого презренья к самому себе, если совершу эту гнусность. Турн – родственник погибшего Арпина, который был моим единственным другом. Если ты найдешь предлог и казнишь Турна явно, открыто, как казнил на Тарпее его зятя вопреки присланному помилованию от царя, я согласен быть ассистентом осужденного сенатора, до особы которого с самого Ромула, по обычаю, не должен касаться ни пролетарий, ни раб, ни простой ликтор-телохранитель, ни тем менее, палач. Я согласен вести Турна под руку к месту казни, согласен вязать его, класть, склонять, куда ты укажешь, согласен даже отрубить ему голову, но отравлять Турна и в особенности заманивать к палачам... нет... ни за что!.. Тень моего друга Арпина не даст мне покоя, если я злодейски погублю мужа сестры его отравой или заманиванием к убийцам.

Тарквиний мрачно глядел исподлобья, взвешивая каждое слово юноши.

– Ладно, – отозвался он, когда тот кончил, – ты мне ставишь свои условия; я их терпеливо прослушал; теперь узнай и ты мои. Вспомни недавнюю клятвенную угрозу твоего деда: при первом твоем ослушании его или моей воли Инва пожрет Амальтею и вашего ребенка. Конкубина и сын или Турн? Выбирай!

– Префект-регент, – возразил Виргиний мрачно, – этими ли средствами ты можешь привязывать людей к твоему делу?! Запугивание не доставит тебе верных слуг из римской молодежи. Одни старики-жрецы будут верны тебе, потому что сами запугали тебя, подчинили себе. Что суждено Роком, того нельзя изменить: Амальтея и сын мой могут погибнуть и без твоего приказа о том; могут они и спастись от тебя, если Рок судил мне стать когда-нибудь свободным и счастливым. Добывать счастье путем кривды я не буду.

– Не пытайся спасти, предупредить намеченных мною проскриптов! Обреченные Инве, они погибнут, чтобы ты ни делал для их спасения! Как внук верховного жреца, ты должен знать, что в «олицетворителя» переходит сила настоящего божества, которому он служит, дает ему сверхъестественную мощь. Вчера я произнес доклад в Сенате о неблаговидности поведения Турна, о его интригах у царя в Этрурии в защиту мятежника-зятя, о выманивании царского помилования, за отвержение которого, я уверен, Сервий похвалит меня. Завтра я поеду на совет арицийских старшин и надеюсь там окончательно уличить моего врага в измене Риму... Чем? Марк Вулкаций сказал бы, но он умер... умер, чтобы не мог сказать.

Тарквиний кивнул, давая понять, что аудиенция кончена, и вышел, оставив Виргиния с растерзанным сердцем.

Юноша торопливо ушел домой и стал собираться в деревню, сам вызываясь перед дедом исполнять разные поручения, но на самом деле решив передать Турну через Амальтею свои вторичные остережения, какие он уже делал ему вчера через Брута, остеречь и самую Амальтею о грозящей ей беде.

С детьми Эмилия уехала в Этрурию, взяв с собою в эскорте охранителей также и сыновей Грецина, как самых верных и расторопных слуг, обещая мужу прислать их обратно, как можно скорее, с вестями о ходе болезни ее отца, лишь только доедет к нему. Ютурну, убежавшую в сад, с трудом поймали и усадили в повозку, точно резвую болотную птицу в плетушку. Она высовывалась из кибитки-рэды, крича, что ей хочется видеть, как придет Сильвин пить жертвенное вино, как уснет, как Амальтея с отцом опутают его неводом и станут допрашивать о том, кто убил Арпина.

Брут, не знавший всех жреческих плутней, заинтересовался этой попыткой изловить сверхъестественное существо и остался в гостях у друга еще на сутки, решив попробовать спасти его новыми рассуждениями.

Они провожали Эмилию, ехавшую шагом, до границы поместья.

– В сущности, мне нет дела, Турн, до твоего спасенья или гибели, – заговорил умный царский родственник, когда они возвращались по гати через топь, – римлянин сам властелин своих дел, сам властен над своею жизнью и смертью, защитой и падением. Разве я тебе старший? Разве я компетентный судья твоих дел? Если ты не спасешься от интриг Тарквиния, я не буду виновен ни пред тобой, ни пред царем, ни пред собственною совестью, как друг, не защитивший, не предупредивший друга: я делаю для тебя все, что могу. Я еще раз говорю тебе: поедем в Этрурию сейчас, вдогонку за твоею женою; брось ты этот совет арицийских старшин со всем их возможным брюзжанием на тебя! Пусть мудрые старцы поворчат, подуются на тебя за отъезд перед самым днем их сходки! Поверь, что они очень скоро забудут этот инцидент. Ну что же?

– Все то же: я остаюсь.

– Но ведь ты один не в силах открыть глаза царю на ужасное поведение его зятя; одному тебе Сервий поверит в этом деле. В эти два месяца этрусской войны трудно верить сколько хороших людей казнено регентом по явно ложным доносам за мнимое сочувствие этрускам, шпионство, хулу на царя, которой те не произносили, и всякие другие небывалые вины. Я уверен, что Инва объелся телами казненных, брошенных в болото, солит их впрок себе на будущее время голодовки, когда вернется добрый царь и прекратит эти варварства.