Юрий Никитин - Ингвар и Ольха

Уже начали обрушиваться, подумала она. С удивлением ощутила сочувствие к странной судьбе великого князя. Что ему еще надобно, и так выше его нет на всем белом свете! Так почему же смертная тоска проступает в нечеловечески зеленых глазах? Или зрит свою судьбу, а от судьбы не уйдешь. Найдет даже под скорлупкой ореха. А еще ударит и по его правой руке, верному Ингвару.

Ключница Олега вошла неслышно, в глазах был немой вопрос.

– Да, – кивнула Ольха, – тебе сказали верно. Великий князь отпустил меня. Завтра… нет, послезавтра я отправлюсь домой.

– А Ингвар? – спросила ключница.

Ольха ощутила, как сердце застучало чаще. С трудом совладав с собой, заставила себя пожать плечами:

– Этот воевода? Он подготовит меня к отъезду.

– Понятно, – сказала ключница, но по озадаченному виду было ясно, что ей ничего не понятно. Или ждала другой ответ от обрученной с воеводой. – Он сам сказал, что подготовит?

– Меня отпустил великий князь. Что может этот… воевода?

Ключница опустила глаза:

– Да, конечно. Великий князь никогда не ошибался… раньше.

Ингвар, судя по всему, не ограничился сундуками. Ольха видела, как во двор въезжали подводы. Похоже, пригнал из своего загородного терема. С подвод снимали тяжелые ящики, корзины. Ингвар размахивал руками, распоряжался. Все сносили в правое крыло.

Прошел день и еще день, но Ингвар говорить к ней не приходил. Даже к вечеру второго дня не явился. Ольха догадывалась почему. Ночь она спала неспокойно, тихонько поплакала в подушку. Но княгине слезы казать не пристало, и она ревела втихомолку, спрятавшись с головой под одеяло.

Наплакавшись, заснула опустошенно, будто, кроме горьких слез, уже ничего в ней не оставалось. Сны пришли тревожные, страшные, а когда рассвело, уже лежала без сна, смотрела воспаленными глазами в полумрак потолочных балок.

Со двора донеслись раздраженные голоса. Потом послышался злой голос Павки:

– Да откройте ему ворота! Головой колотится, что ли?

Ольха услышала скрип ворот, затем прогремел стук копыт. Вскочив с постели, увидела через окошко, как во двор ворвался освещенный утренним солнцем всадник. Конь шатался, ронял желтую пену. Всадник спрыгнул, упал на колени.

К нему бросились от ворот и крыльца. Ольха торопливо оделась, бросилась из светлицы по коридору, сама не помнила, как оказалась внизу.

Хлопнули двери сеней. Павка поддерживал всадника, к нему подбежали Ингвар, он был в расстегнутой рубашке, без пояса, Асмунд, Влад и Рудый.

Гонец, молодой смуглокожий парень, был бледен как смерть. Глаза блуждали, вылезали из орбит. Он вздрагивал, будто видел страшный призрак:

– Великий князь! Великий…

Он захлебывался, ему не хватало слов, будто нечто душило изнутри. Асмунд, предчувствуя недоброе, крикнул:

– Не тяни кота за… хвост! Что стряслось?

– И говори быстро, – добавил Влад строго.

– Великий князь, – повторил гонец с мукой, глаза его наполнились слезами, – преставился.

– Как… это… преставился? – спросил Ингвар во внезапной тишине.

На гонца смотрели раскрыв рты. Олег преставился? Помер? Как мог помереть могучий и здоровый, как дуб, выросший на просторе? К тому же ходили слухи, что князь-ведун не то знает особые травы, чтобы оставаться мужем в цвете лет, либо когда-то отведал живой воды, либо вовсе в награду или наказание лишен естественной смерти… Во всяком случае, никто из русов не помнил его молодым. Хотя, конечно, кому помнить, если человек с мечом в руке не живет долго.

Первым пришел в себя Влад. Спросил дрогнувшим голосом:

– Как это случилось?

– Предательство.

Воеводы переглянулись. Понятно, в открытом бою русов не одолеть. А Олега невозможно даже в спину поразить, у него как будто глаза и уши по всему телу.

– Тиверцы?

– Куда там тиверцам, – махнул рукой гонец. Его уже поили квасом. Руки дрожали, струйки текли по подбородку. – Что-то с колдовством… Он пошел проведать своего боевого коня, от которого предсказали смерть.

– Ежели предсказали, – не понял Асмунд, – зачем же пошел навстречу смерти?

А Рудый, более быстрый, спросил:

– Конь же околел! И кости травой заросли.

– Да, ему недавно сказали, что его конь давно пал. Лет пять тому. И вороны растащили его мясо. Олег посмеялся над славянскими волхвами, пошел взглянуть хотя бы на останки коня, на котором подъезжал к вратам Царьграда. Осторожно взглянул издали, в самом деле одни кости. Подошел, поставил ногу на конский череп, сказал насмешливо, что, дескать, ни в дупу местные волхвы! Конь пал, а он, великий князь, жив! А если бы не удалил от себя коня, поверив волхвам, то конь бы не пал от горя, все еще носил бы его, скакал бы, обгоняя ветер…

Он умолк. Влад сказал настойчиво:

– Ну! Ну же!

– Из черепа вылезла змея, уклюнула в ногу. Князь разболелся, к ночи умер. Вот и все.

Ольха чувствовала, словно небо обрушилось на них. На великом князе держалось слишком многое. Он был непростым человеком, в его руках была как дружина, так и все волхвы, он сам повелевал, каких богов куда ставить, кому какие жертвы приносить, в какие земли купцов отправлять, а от каких пока воздержаться. И теперь так внезапно все эти воеводы, стоит увидеть их лица, чувствуют себя осиротевшими птенчиками.

Внезапно Рудый подозрительно огляделся по сторонам. Поморщился, из окон уже выглядывали заспанные лица. Челядь старалась понять, почему так рано примчался гонец и почему все главные воеводы толпятся вокруг него, как бабы возле офени.

– Все быстро наверх, – сказал Ингвар отрывисто. – Никому ни слова. О смерти Олега да не услышит ни одна душа.

– Поздно, – проворчал Влад. Он посматривал украдкой по сторонам. – У них уши длиннее, чем у лосей.

Захватив гонца, они быстро поднялись в комнату, которую занимал Ингвар. Ингвар на ходу подхватил Ольху за руку, и она не противилась, даже у нее мысли хаотично метались, сшибались так, что в голове стало горячо.

Ингвар, на правах хозяина, принес кувшин с квасом, но тут уже Ольха молча взяла у него и принялась разливать всем в чаши, начиная с гонца. Асмунд спросил неверяще:

– Он там и лежит… мертвый?

– Утром предали земле. Тело начало чернеть, вздуваться. Дело нечистое, не до правильных похорон. А краду и тризну устроим потом, позже… Говорят, Гульча исчезла перед его смертью. А она – чародейка! В змею тоже могла обращаться.

За дверью слышались голоса, топот. Ингвар вышел в коридор, слышно было, как распоряжался. На миг заглянул Павка. Наконец Ингвар вернулся мрачнее тучи:

– Я велел, чтобы к двери никого и близко… Павка и Боян проследят. Но, боюсь, поздно… Челядь уже услышала. А челядь – это челядь. Да еще – славянская! Про смерти да покойников и так любят почесать языки, а тут – великий князь! Не представляю, что начнется!