Юрий Никитин - Ингвар и Ольха

Ингвар крикнул издали раздраженно:

– Да когда напьются, им все равно! Только бы орали погромче.

Тарх Тарахович оскорбленно дернулся, а Рудый возразил без улыбки:

– Для многих – да. Но великий князь толк в песнях разумеет.

– Нет, – сказал Тарх Тарахович решительно. – Мы не поедем. Хоть что с нами делайте, но не поедем.

Ингвар засопел так мощно, что из-под телеги высунулись две головы: Горбача и мальчишки весен десяти. Оба смотрели выпученными глазами, как огромный рус, наливаясь краской гнева, оставил коня и, медленно шагая, пошел к ним.

– Не так разговариваешь, Рудый, – прогремел его страшный голос.

– А как? – поинтересовался Рудый.

– А вот так!

Он на ходу потащил из ножен огромный длинный меч. Мальчишка смотрел выпученными глазами, словно лягушонок перед огромным Змеем. Тарх Тарахович и Горбач застыли. В глазах был страх, но и отчаянная решимость стоять до конца.

Мальчонка вдруг взмолился:

– Дяденьки!.. Не убивайте!.. Ой, только не убивайте! Возьмите все, возьмите самое ценное, только нас не забивайте!

Рудый быстро остановил разъяренного Ингвара:

– Тарх Тарахович! Ты согласен?

Тот вздрогнул, с трудом оторвал зачарованный взгляд от страшного меча Ингвара:

– С… чем?

– Что возьмем самое ценное, а ваши жизни пощадим?

Тот отчаянно кивнул, едва не ударился зубами о землю. Волосы на загривке стояли дыбом, а голос дрожал:

– Да-да, конечно… Что есть злато?

Рудый широко улыбнулся:

– Вот на этом и поладим. Только на дорожку выпьем, чтоб дорога короче показалась.

Еще не веря, что избегли смерти, все трое засуетились, принесли кувшин с вином, а мальчишка и Горбач высыпали на чистый платок Рудого монетки. Среди них оказались даже две золотые, несколько камешков, два некрупных рубина. Тарх Тарахович под взглядом Рудого распорол подкладку, вытащил оттуда еще одну золотую монету – крупную, старинную.

Рудый кивнул:

– Добро. Наливай!

Ему поднесли корчагу. Ольха слышала вздохи облегчения. Рудый осушил, велел налить снова, заставил выпить Тарха Тараховича, затем дудошника Горбача. Мальчишке пить не дал, кивнул Ингвару. Тот нехотя пригубил, помотал головой. Вино крепкое, но чересчур кислое, а главное – не мог понять, что за хитрость откалывает Рудый. А хитрость явно есть. Рудый не заснет, если кого не обжучит.

Когда выпили по второй, Рудый кивнул Ингвару:

– Седлай коней. А мы за это время допьем, чтоб за нами дома не журились.

Пока Ингвар седлал, Ольха помогала. Рудый успел осушить с певцами весь кувшин. Тарх Тарахович повалился навзничь, рассыпав их сокровища, захрапел. Корчага как была в его руках, так и осталась. Горбач попытался встать, пьяно улыбался, но тоже завалился, попытался куда-то ползти, но ткнулся головой в пень, заснул, стоя на четвереньках.

Рудый надменно улыбнулся. Глаза были трезвые.

– Ну вот и все.

Ухватив Тарха Тараховича за шиворот, швырнул в повозку. Там грохнуло, звякнуло, но, судя по всему, певец не очнулся. Следом Рудый забросил Горбача.

– Ты поведешь телегу? – спросил он Ингвара. – Или и это придется мне?

Ледяная вода обрушивалась на голову, топила, кожа пошла пупырышками, а потом и вовсе застыла. Тарха Тараховича била крупная дрожь. Он почувствовал, как лязгают зубы, не сразу понял, что стучит зубами от лютого холода он сам.

Открыл глаза, ладонями закрываясь от новых потоков воды. Успел понять, что лежит на холодном каменном полу, а сверху льется вода из ведер. Вода явно колодезная, родниковая, чуть на лету в лед не обращается.

– Хватит… – прохрипел он. – Довольно… Что вы хотите? Где я?

Рядом послышался кашель. Обернулся, увидел несчастного Горбача, похожего на ощипанного журавля, жалкого и полумертвого в прилипших к телу рубашке и портках. Горбача била крупная дрожь, он сидел под стеной, не мог вымолвить слова.

Оба они находились в княжеской палате. Не главной, эта поменьше, но за столом сидели великий князь с тремя воеводами русов, негромко совещались. Поодаль за другим концом стола сидела древлянка. Ее большие глаза смотрели с жалостью и сочувствием.

Услышав голос, мужчины повернули голову. Рудый поднялся, победно улыбнулся великому князю:

– Видишь, уже очнулись? Я ж говорил, певцы – крепкие парни. Кого хошь перепьют.

Ольха стрельнула в него острым взглядом, ровно в упор стрелой ударила. Рудый если слово правды скажет, три дня маяться будет. А обжучит кого – сразу вылечится. Сейчас голову морочит сразу всем.

– Почему мы… здесь? – слабо спросил крепкий парень Тарх Тарахович.

Горбач только стучал зубами, его трясло. Появились двое гридней, подхватили певца и дудошника, усадили за стол рядом с великим князем. Олег улыбался, но голос был серьезным:

– Вы ж сами договорились!

– С кем? – прошептал Тарх Тарахович помертвелыми губами.

Он обводил ошалелым взором широкий стол, на котором была расстелена выделанная телячья шкура с обозначением рек и озер, условными значками. Еще на столе лежали коврига хлеба, сыр, две луковицы. Рядом с Тархом Тараховичем громко трясся Горбач, в глазах был страх смерти. Они снова оказались в беспощадных руках князя русов, от которого пытались ускользнуть. А этого властелины не прощают.

– С ним, – кивнул Олег на воеводу.

– Со мной, – подтвердил Рудый.

Тарх Тарахович затравленно смотрел то на одного, то на другого. Пролепетал жалким голосом:

– Вы обещали, что возьмете все ценное…

Рудый хлопнул ладонью о стол:

– Во-во! Вспомнил! Так в чем же дело?

Тарх Тарахович вытаращил глаза. Горбач пробормотал:

– Так почему не…

– Как это? – удивился Рудый. Вид у него был оскорбленный. – Вы уже отказываетесь от слова?

Князь Олег сказал отечески:

– Давайте я поясню. Вы предложили моему воеводе взять самое ценное, а вам оставить жизнь. Так?

– Так…

– Он все так и сделал.

Опять на него смотрели выпученными глазами, оглядывались друг на друга, снова переводили взоры на великого князя.

– Почему нас? Мы выложили все, что у нас было.

– А разве сами певцы не самое ценное?

Оба уставились на князя так, будто увидели огромное морское чудище. Тарх Тарахович даже дрожать перестал, а Горбача, напротив, затрясло еще больше. Он побелел и начал икать. Князь Олег дружески постучал по спине.

– Княже, – слабо промолвил Тарх Тарахович, – нам твои шутки непонятны.

– Шутки? – удивился князь Олег. – Это самая понятная истина! Ты своими песнями, вчера прямо в палате, трусов сделал храбрыми, заставил плакать Асмунда, а из него выжать слезу труднее, чем из камня мед, ты всех нас посадил на ладонь и вознес в вирий, где мы общались с богами и героями прошлых веков… Ты можешь одной песней сделать людей чище и лучше, что я пытаюсь сделать огнем и мечом всю жизнь! Так что же есть на белом свете важнее и ценнее, чем певец?