Самид Агаев - Седьмой совершенный

- Вообще мне эти твои советы, что-то напоминают,- заметил ибн Масих,-ты у меня их позаимствовал.

- Истину нельзя позаимствовать, ибо она принадлежит всем,- парировал ибн Абдаллах, и продолжал, - что же касается запрета, то прежде всего я имел ввиду себя, дословно я сказал следующее, воистину Господь мой сделал для меня запретным вино, игру и рабов. Иногда мне приписывают такие слова, которые порой ставят меня в тупик.

- А как же сила воздействия личного примера,- спросил ибн Масих.

Не обратив внимания на вопрос, ибн Абдаллах продолжал:

– Я, например, никогда не требовал от мусульман убивать иноверцев.

- Что ты говоришь, - с иронией в голосе произнес ибн Масих, - а, что ты кричал в бою с иудеями под Мединой, - напомнить, у меня действительно хорошая память, ты кричал: "убей неверного ".

- Ну, знаешь, во-первых, они нарушили договор, во-вторых, что я должен был кричать, держа в руке меч, это был боевой клич. Когда люди сходятся, держа в руках оружие, нельзя от них требовать любви к ближнему. Добротой и мягкостью не сделаешь врага другом, а только увеличишь его притязания. Если бы я не воодушевил людей своим криком, неизвестно, кто бы взял верх арабы или евреи.

- Хорошая рыба, - сказал ибн Масих, - отправляя в рот очередной кусок, мне нравится, что она зажарена до хруста, в иных местах подают разваливающуюся, мне не нравится.

- Это просто, - ответил ибн Абдаллах, - я специально наблюдал, как готовит рыбу моя жена...

- Которая? - поинтересовался ибн Масих.

- Хафса, - ответил ибн Абдаллах, - хотя, нет Савда, точно Савда, она нагревала сковородку, масла поменьше, только чтоб смазать. Кладет рыбу, одну сторону, потом другую. А то, о чем ты говоришь - это получается на медленном огне и при избытке масла. Хафса так готовила, я к ней всегда относился с уважением, но когда она подавала мне приготовленную таким способом рыбу, мне хотелось одеть ей эту сковороду на голову.

- Я к еде вообще то равнодушен, - сказал ибн Масих - мне даже приходилось поститься сорок дней кряду в пустыне, если ты помнишь, конечно, но в этом случае, мне кажется, тебя можно понять. Сначала я подумал, что это чересчур, из-за рыбы, сковородой по голове, но когда я вспоминаю размякшую на сковороде рыбу, я начинаю сомневаться в своей правоте. Хорошо, что у меня жен не было, не знаю, как бы я сам поступил.

В этот момент у стола возник Петр Ключник. И Имран подивился тому, как он прошел мимо него незамеченным. Хозяин подлил вина в обе чаши и сказал:

– Совершенно верно, то, о чем вы говорите. Именно таким способом я научил свою жену жарить рыбу.

Все трое засмеялись.

Я- надеюсь, что ты шутишь,- сказал ибн Масих.

Петр Ключник кивнул, но, как-то неопределенно.

– Позови ее, - приказал ибн Масих.

У стола появилась хозяйка.

Петр смерил ее взглядом, и она отступила на шаг.

– Спасибо тебе милая за рыбу,- сказал ибн Масих,- очень хорошо ты ее зажарила. Верно я говорю, сын Абдаллаха?

– Истину, - отозвался ибн Абдаллах,- прими женщина и мою благодарность.

– На здоровье,- ответила хозяйка,- только моего участия здесь малая толика. Благодарить вот его надо, рыбу то он поймал.

– Достойный ответ,- улыбнулся ибн Масих, затем добавил,- вино тоже отменное.

– Прошлогоднее,- сказал Петр. Про то, что он давил его своими ногами, хозяин, почему то умолчал.

- Дайте воды моему другу,- попросил ибн Масих,- а то он вина не пьет.

На столе появился кувшин с водой и чаша.

- Еще что нибудь, - спросил Петр.

- Нет, спасибо,- ответил ибн Абдаллах.

Петр поклонился, сделал знак хозяйке и вместе с ней исчез.

Ибн Абдаллах налил себе воды, сделал глоток, тут же выплюнул и удивленно сказал:

- Ничего не понимаю, он же мне воды налил, оказалось вино?

Сотрапезник, в этот момент, смотрел куда то в сторону, и вид имел отсутствующий.

Ибн Абдаллах укоризненно посмотрел на него и сказал:

– Твои шуточки.

Ибн Масих спохватился.

- Извини, вдруг почудилось, что я на той свадьбе, где вина не хватило, и мне пришлось воду в вино превратить, чтобы положить начало чудесам. Пей спокойно, - и засмеялся.

Ибн Абдаллах недоверчиво понюхал содержимое чаши и только после этого выпил.

– А разве ты согласен с тем, что приписывают тебе,- спросил он, возвращаясь к прежней теме.

– Да, как тебе сказать, - задумчиво произнес ибн Масих, - с одной стороны приятно, что за тобой что-то записывали, но с другой, почему-то, люди все равно по-своему поступают. К примеру, я говорил, что торговцев надо изгнать из храма, помню, даже погорячился, опрокинув их лавки.Торговцев церковники изгнали, но, - стали торговать сами. Я говорил, надо разрушить храмы и иметь веру в душе, а они строят церкви, великолепие, которых поражает; драгоценные камни, золотые оклады икон, я как-то вошел в храм под видом калеки. Блеск золота заставил меня думать о богатстве, а ведь я призывал к нищете, я просил своих учеников менее довольствоваться мирским и более верой. Как-то меня спросили ученики, почему, мол, я могу ходить по воде, в то время как они не могут. Я в свою очередь спросил, какую цену имеют для них динарий и драхма. Они ответили - немалую. А я ответил, что для меня они подобны комку земли и именно поэтому я хожу по воду, также легко как по земле.

– Эти ученики, кого хочешь, доведут до исступления,-воскликнул ибн Абдаллах- один тоже ко мне подошел и спрашивает: "О, посланник Аллаха! Какие дела самые достойные". Я ответил: "Вера в Аллаха и подтверждение этого". Он продолжил: "Я имею в виду полегче этого". Я ответил: "Великодушие и терпение". Он опять сказал: "Я имею ввиду полегче этого". Тогда я ему сказал: "Не обвиняй Аллаха по поводу того, что он решил для тебя".

Ибн Масих засмеялся и поперхнулся, принялся кашлять.

Ибн Абдаллах перегнулся через стол и треснул сотрапезника по спине. От удара ибн Масих выгнулся и сказал: "Полегче. Ну и рука у тебя ".

Ибн Абдаллах спросил:

- Выскочила?

Ибн Масих откашлялся, сплюнул в сторону и кивнул.

- Было бы хуже, если бы в горле застряла, - заметил ибн Абдаллах.

- Это не кость, - вытирая слезы, пояснил ибн Масих, - хлеб.

В этот момент Имрану показалось, что он сошел с ума, иначе, чем можно было объяснить то, что он стоял вблизи двух незнакомых трапезничающих людей и буквально ловил каждое слово их беспредметного разговора. Все то время пока эти люди ели рыбу и пили вино, он с трепетом ждал Слова, иначе, зачем кому-то обладающему властью понадобилось поместить его здесь.

Углубившись в собственные мысли, Имран пропустил какую-то часть разговора и вновь, обратив внимание на собеседников, он услышал слова ибн Масиха.

- ... Он увязался за мной, стал рассказывать о костях, которые он нашел в овраге и стал просить меня, чтобы я его научил словам произносимым при воскрешении мертвых, дабы он смог свершить благое, вернув жизнь тем костям. Я посоветовал ему попридержать язык, и сказал, что не свершают такое подобным образом, посредством простого произнесения, но посредством самого дыхания, которое должно быть чище, чем падающий дождь.Тогда он стал просить, чтобы в таком случае, я сам произнес Божественное слово над костями. И чем больше я его отговаривал, тем более упорствовал этот человек. В конце концов, я понял, что никакие увещевания не вразумят его, ни что не заставит его отступиться. Ибо чем больше советов дают глупцу, тем упорнее он полагает, что его пытаются ввести в заблуждение. Я уступил, произнес Божественное Имя над мертвыми костями и он повелел, чтобы кости приняли свой первоначальный вид, и вдохнул в них жизнь. Что ты думаешь, оказалось, что этим созданием был когда-то лев, едва к нему вернулась сила,как он одним ударом своей могучей лапы раскроил бедняге голову, да так, что из нее как орех из скорлупы, вывалилось то немногое, что было в ней. Я признаться, рассердился и гневно спросил у льва, почему он сделал это, невзирая на мое присутствие. Лев ответил просто: "Он докучал тебе".