Самид Агаев - Седьмой совершенный

Стража осталась во дворе, а ходжа Кахмас вошел в дверь, у которой стояли два авана [90] Полицейский в суде. . Факих поклонился кади и, сделав вид, что не замечает его насупленных бровей, прошел и сел на свое место. В зале, кроме судьи, сидевшего на ковре спиной к колонне, находились еще два судебных служителя, два катиба и два писца.

Один из судейских подошел к ходже и тихо сказал:

– Кади спрашивает, почему ты опять опоздал?

– Я еще в прошлый раз объяснил, - раздраженно ответил ходжа Кахмас, - я сейчас живу в тюрьме.

Судейский кивнул и, вернувшись, передал ответ судье. Затем он вновь подошел к ходже.

– Кади не спрашивает, где ты живешь, это твое личное дело, он спрашивает, почему ты опаздываешь на заседания?

– Потому что я вынужден ждать, когда за мной придет охрана. Если они опаздывают, соответственно опаздываю и я, они поздно пришли за мной, поэтому я опоздал.

Судейский кивнул и вернулся к кади. Тот выслушав посыльного, покачал головой и ударил в ладоши. Судопроизводство началось. Секретарь выступил вперед и провозгласил:

– Слушается тяжба Хубайра против Абу-л-Фатха.

В зал вошли и сели перед судьей двое простолюдинов.

– В три часа пополудни на рынке пряностей Хубайр ударил Абу-л-Фатха и сломал ему зуб. Этому есть свидетели, они ждут во дворе. Абу-л-Фатх требует правосудия.

Прочитав это со свитка, который он держал в руках, судейский посмотрел на кади. Судья спросил у обвиняемого:

– Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб?

– Нет, - ответил обвиняемый, - но я не виноват. Он непочтительно отозвался о моей матушке.

Судья поднял руку, требуя молчания, и повторил:

– Ты не отрицаешь, что сломал ему зуб?

– Нет, - с вздохом признал Абу-л-Фатх.

– Смотрите, судья, - сказал истец, обнажая зубы, в которых была видна дырка.

– Хорошо, хорошо, - брезгливо произнес судья, - закрой рот, я тебе не зубной врач. Возмещение ущерба - тысяча дирхемов. Одна десятая часть судебные издержки. Свободны. Следующий.

Судейский развернул свиток и прочитал:

– Масуди.

Стоящий у двери выкрикнул имя, и в зал в сопровождении мухтасиба ввели человека, следом вошли еще двое, свидетели.

– Что с этими? - спросил судья.

Судейский заглянул в свиток.

– Торговец седлами Масуди обвиняется в потреблении вина.

– Признаешь? - спросил судья.

– Признаю, - ответил Масуди, - взываю к милосердию, перепутал, думал вода.

– Восемьдесят ударов плетью, - произнес судья и вопросительно посмотрел в сторону Ходжи Кахмаса.

– Сорок, - отозвался ходжа Кахмас, - посланник Аллаха и Абу Бакр правдивый назначили сорок ударов за пьянство. Омар ал Хаттаб довел до восьмидесяти ударов.

– Восемьдесят, - повторил судья и махнул рукой, - свободны. Следующий.

Судейский заглянул в свиток.

– Хайсам обвиняется в воровстве имущества.

Ввели арестованного.

– Признаешь? - спросил имам.

– Нет, - ответил Хайсам, левая рука до локтя у него отсутствовала.

– Чему равна стоимость украденного? - спросил судья.

– Пятидесяти дирхемам, - ответил судейский.

– Свидетели есть?

– Есть.

– Вторая кража?

– Вторая.

– Наведите справки о свидетелях, если они достойные люди, отрубите ему ногу.

– Нет! - закричал Хайсам. - Не рубите мне ногу! Я не воровал, меня оболгали.

– Уведите его, - поморщился судья.

– В каком месте рубить ему ногу? - спросил судебный исполнитель.

Судья посмотрел на Ходжу Кахмаса.

– Что ты скажешь, ходжа?

– Пророк велел рубить вору ногу в суставе или середине ступни, а затем прижигать рану.

– Рубите так, чтобы осталась пятка, - распорядился судья и объявил обеденный перерыв.

Стоящий у двери растолкал любопытных, столпившихся у входа и захлопнул дверь. Кади поднялся и вышел в соседнюю комнату, где для него накрывали стол. Он обедал отдельно. Все остальные через запасной вход вышли во двор и направились в ближайшую закусочную за углом.

– Знаешь анекдот? - обратился ходжа Кахмас к судебному исполнителю.

Тот поощрительно закивал головой.

– К Харуну ар-Рашиду пришел старик и говорит: "Повелитель, отдай мне твою мать в жены, уж больно у нее задница велика, очень мне нравится". А тот ему отвечает: "Я бы отдал, но ведь через это и отец мой ее любит".

Раздался дружный смех. Вместе со всеми смеялся и Ходжа Кахмас. На углу стоял дервиш в колпаке и потрясал, опустив глаза долу, глиняной чашей для подаяний, в которой позвякивали монеты. Он бормотал что-то себе под нос. Подойдя ближе, Ходжа Кахмас разобрал следующее:

–... Сказал шейх: "Что касается состояний, то они суть искрение поминания Аллаха, когда они поселяются в сердцах, либо же, когда сердца поселяются в них..."

Ходжа Кахмас достал какую-то мелочь и бросил в чашку. Дервиш поднял глаза и сказал:

– Спасибо тебе, добрый человек. Воздастся тебе за все, что ты сделал.

Ходжа Кахмас вздрогнул и посмотрел в лицо дервишу. Глаза его горели недобрым огнем. Ходжа Кахмас встревожено оглянулся. Товарищи его скрылись за углом, охраны же не было видно. Он вновь посмотрел в лицо дервишу, желая обрести спокойствие, но губы бродяги раздвигала зловещая улыбка. Ходжа Кахмас резким движеньем подобрал полы халата и бросился бежать обратно.

Дождавшись судью, он сослался на рези в животе и в сопровождении стражников вернулся в тюрьму. Он был не на шутку испуган.

Войдя в камеру, он облегченно вздохнул и сказал, обращаясь к Имрану:

– Вот ведь как бывает. Мог ли я когда-нибудь подумать, что придет время - и тюрьма станет мне дороже родного дома.

Имран давно проснулся и меряя шагами камеру, ожидал пробуждения Ходжи Кахмаса. Утром, как обычно, за ним пришли стражники, чтобы проводить в медресе, где он должен был читать лекцию. Сквозь сон Имран слышал, как сосед отказался выходить из камеры, ссылаясь на плохое здоровье. Наконец, Ходжа Кахмас пошевелился, приподнялся и открыл веки.

– Ну что ты, как курица, - первое, что сказал ходжа Кахмас, туда-сюда, туда-сюда.

Имран не обиделся, глупо сориться с человеком, с которым ты заперт в четырех стенах.

– Скорее как петух, - улыбаясь, сказал он, - я же мужчина.

– Чему радуешься, глупец? - злобно сказал ходжа Кахмас. - Помилование получил?

– Да нет, не получил. Вот проснулся, пощупал - голова на месте, значит, живой, вот и радуюсь.

– Ответ достойный мудреца, - справедливо заметил ходжа Кахмас.

– Тебе лучше? - спросил Имран. - Может врача попросить?

– Не надо врача, моей болезни он не поможет. Дервиш меня вчера напугал, охота за мной началась.

– Ты не ошибся?

– Я! Я людей насквозь вижу. Они меня в покое не оставят. Что делать, ума не приложу. Не век же мне здесь жить.

– Утешься, глядя на меня. Убьют тебя или нет, это еще вопрос, а вот мне вряд ли что-нибудь поможет.