Самид Агаев - Седьмой совершенный

– Нет, но он приказал разорить Сиджильмасу.

– Зачем это? - озадачился Абу Абдаллах.

– Не знаю, он ведет себя не как мессия, а как мстительный человек.

– Но-но, не забывайся.

– По-моему, он обижен тем, что ты не приехал за ним в Сиджильмасу.

– Но я же послал за ним тебя.

Впереди показались стены водохранилища и множество вооруженных людей.

– Который из них? - спросил Абу Абдаллах.

– В белой одежде, на белом коне, - ответил Имран. - Когда он успел переодеться?

Убайдаллах знал толк в эффектах, белые одежды сразу выделили его. Вокруг войска собралась толпа праздного народа, переговариваясь, они глазели на всадника на белом коне.

– Абу, разреши мне уехать домой сейчас? - сказал Имран.

– Что, прямо сейчас? - изумился Абу Абдаллах.

– Почему нет, учитель жив, - резонно заметил Имран. - Вон он, красуется перед тобой.

– Нет, - твердо сказал генерал, - ты мне нужен.

– Но ты же обещал.

– Я помню свои обещания, - сухо сказал Абу Абдаллах, - поговорим позже об этом. Как ты думаешь, что он от меня хочет?

– Почестей, соответствующих его сану.

– Ты знаешь, какие они?

– Откуда мне знать, я же из деревни.

– И как мне теперь быть?

– Скажи, что мессия случается на земле не каждый день, никто не знает, какой прием ему полагается.

Генерал с улыбкой взглянул на Имрана.

– Вот за что я тогда сохранил себе жизнь, за твою непосредственность деревенскую и всегда неожиданное суждение о ситуации.

– Абу, я очень устал, - взмолился Имран. - Еле сижу в седле, разреши мне отдохнуть немного.

– Ладно, езжай, - сказал Абу Абдаллах.

Имран тут же, пока полководец не передумал, поворотил коня и умчался. Генерал остался один, подбирая слова приветствия. Расстояние между ним и махди неумолимо сокращалось. Люди, собравшиеся вокруг, заметили знаменитого полководца, из толпы послышались радостные крики и славословия в его адрес. Генерал подумал, что никогда еще любовь народа к нему не была так неуместна, как в эту минуту. Он с волнением смотрел на человека, ради которого оставил доходную должность мухтасиба в Басре и отправился в неизвестность. Вера в махди окрыляла его все эти годы. Но, несмотря на волнение, он заметил тень недовольства, мелькнувшую на лице махди.

Абу Абдаллах приблизился к Убайдаллаху так, что морды их лошадей соприкоснулись.

– Приветствую тебя, учитель, - сказал полководец. - Я проторил твой путь и рад видеть тебя в добром здравии. Хвала Аллаху!

– Абу Абдаллах, - сказал Убайдаллах, - так, кажется, тебя зовут? Мы довольны тобой и воздадим тебе по заслугам. А теперь громко приветствуй меня, назови махди, склони голову передо мной и встань слева от меня.

– Добро пожаловать, о, Махди, - во всеуслышанье сказал Абу Абдаллах, поклонился и, тронув коня, занял место слева от учителя.

Убайдаллах воздел руки к небу, приподнялся на стременах и закричал громовым голосом:

– Люди, я махди, которого вы ждали, я принес вам справедливость.

Как уже было сказано выше, Убайдаллах знал толк в эффектах. Все это произвело впечатление: загадочное появление на окраине города всадника на белом коне, длительное ожидание, разнотолки, заявление и видимое почтение, проявленное властелином города, сыграли свою роль. Восторженный рев был ему ответом. Убайдаллах сжал колени, и его белая лошадь двинулась вперед. Толпа расступилась перед ним. Генерал подождал немного, затем, оглянувшись и встретившись глазами с командиром отряда, сделал ему знак следовать за собой и после этого тронул своего коня.

Весть о пришествии махди распространилась с необычайной быстротой. На пути следования кортежа сбегались толпы людей. Но наряду с приветствиями махди также славили и Абу Абдаллаха.

– Да ты просто народный герой, - заметил Убайдаллах. - Посмотри, как они тебя любят.

– Мой господин, все, что я сделал, я сделал с твоим именем на устах, почтительно сказал полководец.

Особенно много людей собралось у мечети Сиди Окба. Генералу пришлось даже пустить вперед солдат, чтобы расчистить путь.

– А скажи мне, какой ступени ты достиг в иерархии нашего ордена? спросил Убайдаллах.

– Я так и остался миссионером низшего звена, - с улыбкой сказал Абу Абдаллах.

– С кем из наших людей ты общаешься?

– Я думал, что в этом уже нет необходимости.

– Ты заблуждаешься. Военные успехи вскружили тебе голову, и ты забыл о дисциплине.

Генерал промолчал.

– Надо послать за моим племянником в Саламию.

– Хорошо, я пошлю, - сказал Абу Абдаллах.

Имран, отпущенный полководцем, направился к мечети Трех Дверей и, ориентируясь от нее, нашел улицу, которая привела его к лавке, торгующей птичьими клетками. Клетки были разной величины, на любой вкус и очень красивые. Он осмотрел все, любуясь ими, слушая объяснения хозяина и согласно кивая ему.

Клетку он хотел купить для детей, которых в скором времени надеялся увидеть. Но в последний момент все же передумал, не купил. Пусть Абу сначала отпустит его, а купить он всегда успеет. Короче говоря, из суеверия, он не купил подарок, отстранил назойливого продавца, который, увидев, что покупатель уходит, тут же снизил цену вдвое и вышел из лавки. Напротив была мастерская оружейника. Имран вошел и потрогал выставленные клинки. Следующей в ряду была лавка по продаже ковров. Его усадили на табурет, подали китайского чаю и принялись расстилать перед ним ковры один за другим. Затем Имран забрел в лавку, где продавались поделки из оникса, пестрого и полосатого; шахматы, подносы, чаши, рукоятки мечей и ножей. Имран приглядел поднос для жены, но покупать не стал, отложив до отъезда. Думая о ней же, в соседней лавке он долго перебирал тонкие шерстяные ткани из Тинниса, Дамиетта, Шата и Дабика. Так он бродил, переходя из одной улочки в другую, влекомый неясным чувством, заглядывая в торговые лавки и мастерские ремесленников, пока не наткнулся на хаммам. Он вошел вовнутрь, выслушав приветствие каййима, разделся и отдался во власть хаммами, который уложив его на каменную плиту, облитую горячей водой, взбил в шайке пену и принялся намыливать, растирать и массировать его. Ощутив неземное блаженство после лишений многодневного путешествия, Имран вдруг вспомнил, как кричала за дверью рабыня, с которой махди остался наедине, покинув камеру. Но это не был крик боли или страха, в крике женщины было сладострастие.

– Скажи, любезный, - обратился Имран к банщику, - где здесь поблизости можно получить иные удовольствия?

– Господина интересуют женщины или мальчики? - вполголоса спросил банщик.

– Нет, нет, - опасливо напрягаясь, сказал Имран, - конечно женщины.

– Когда выйдете из бани, - сказал хаммами, - налево третий дом, спросите Усаму, хозяина.

– А сколько это стоит? - спросил Имран.