Игорь Талалаевский - Три фурии времен минувших. Хроники страсти и бунта. Лу Андреас-Саломе, Нина Петровская, Лиля Брик

Ты знаешь: мир, судеб развязка,
Теченье быстрое годин –
Лишь снов твоих пустая пляска;
Но в мире – ты, и ты – один,

Все озаривший, не согретый,
Возникнувший в своем же сне…
Текут года, летят планеты
В твоей несчастной глубине.

Светлый Бальдер! мне навстречу
Ты, как солнце, взносишь лик.
Чем лучам твоим отвечу?
Опаленный, я поник.
Я взбегу к снегам, на кручи:
Ты смеешься с высоты!
Я взнесусь багряной тучей:
Как звезда сияешь ты!
Припаду на тайном ложе
К алой ласковости губ:
Ты метнешь стрелу, – и что же!
Я, дрожа, сжимаю труп.

Но мне явлен Нертой мудрой
Призрак будущих времен.
На тебя, о златокудрый,
Лук волшебный наведен.
В час веселья, в ясном поле,
Я слепцу вручу стрелу, -
Вскрикнешь ты от жгучей боли,
Вдруг повергнутый во мглу!
И когда за темной Гелой
Ты сойдешь зловещим снам, –
Я предам, со смехом, тело
Всем распятьям! всем цепям!
Пусть в пещере яд змеиный
Жжет лицо мне, – я в бреду
Буду петь с моей Сигиной:
Бальдер! Бальдер! ты в аду!

Не вотще вещали норны
Мне таинственный обет.
В пытках вспомнит дух упорный:
Нет! не вечен в мире свет!
День настанет: огнебоги
Сломят мощь небесных сил,
Рухнут Одина чертоги,
Рухнет древний Игдразил.
Выше радуги священной
Встанет зарево огня, –
Но последний царь вселенной,
Сумрак! сумрак! – за меня

Я был в ущелье. Демон горный
Взмахнул крылом – затмился свет.
Он мне грозил борьбой упорной.
Я знал: в борьбе пощады нет.

И длань воздел. И облак белый
В лазурь меня – в лазурь унес.
Опять в эфирах вольный, смелый,
Омытый ласковостью рос!

Ты несся ввысь со мною рядом,
Подобный дикому орлу.
Но опрокинут тяжким градом,
Ты пал бессильный на скалу.

Ты пылью встал, но пыль, но копоть
Спалит огонь, рассеет гром.
Нет, не взлетишь: бесцельно хлопать
Своим растрепанным крылом.
…………………………………………

Моя броня горит пожаром.
Копье мне – молнья, Солнце – щит.
Не приближайся: в гневе яром
Тебя гроза испепелит.

Тебя приветствую, мое поражение

Кто победил из нас – не знаю!
Должно быть, ты, сын света, ты!
И я, покорствуя, встречаю
Все безнадежные мечты.

Своим и я отметил знаком
Ту, за кого воздвигся в бой.
Ей на душу упал я мраком
И в бездны ринул за собой.

Но в самом ужасе падений,
На дне отчаянья и тьмы,
Твой дальний луч рассеял тени,
И в небеса взглянули мы!

Нас сладострастным содроганьем
Вязала страсть, но встал твой лик!
И мы отпрянули с рыданьем,
И я над плачущей поник.

Когда я мнил кричать проклятья,
Благословили скорбь уста,
И в наши грешные объятья
Влилась незримо – Чистота!

Я молча раскрываю руки:
Она – твоя, возьми, бери!
Мне сладко от смертельной муки,
Мне больно от лучей зари.

Он был пророк.
Она – сибилла в храме.
Любовь их, как цветок,
горела розами в закатном фимиаме.

Под дугами его бровей
Открылись взгляды
В выси излитые.
Струились завитки кудрей –
Вина каскады
Пеннозолотые.

Как облачко, закрывшее лазурь,
С пролетами лазури
И с пепельной каймой –
Ее лицо, застывшее без бури,
Волос омытое волной немой.

Сквозь грозы
И напасти
Тронулись: была в пространствах дальних -
Нега.
Из багряницы роз многострадальных
Страсти –
Творили розы
Снега.

К потокам Стикса приближались.
Ветер выхватился, белыми шелками вея,–
Розовые зори просветлялись
Жемчугами –
Умирали, ласково бледнея.

На башнях дальних облаков
Ложились мягко аметисты.
У каменистых берегов
Челнок качался золотистый.

Круг солнца ясно ниспадал,
(И тихо плакала сибилла) –
Средь изумрудов мягко стлал
Столбы червонные берилла.

Пророк сказал: «Любовью смерть
И смертью страсти победивший,
Я уплыву, и вновь на твердь
Сойду, как бог, свой лик явивший».

Сибилла грустно замерла,
Откинув пепельный свой локон.
И ей надел поверх чела
Из бледных ландышей венок он.

Тянулись дни. Он плыл и плыл.
От берегов далеких Стикса,
Всплывая тихо, месяц стыл
Обломком матовым оникса.

Чертя причудливый узор,
Лазурью трепетной сквозили
Стрекозы бледные. И взор
Хрустальным кружевом повили.

Вспенял крылатый, легкий челн
Водоворот фонтанно-белый.
То здесь, то там средь ясных волн
Качался лебедь онемелый.

И пряди длинные кудрей,
И бледнопепельные складки
Его плаща среди зыбей
Крутил в пространствах ветер шаткий.

И била временем волна.
Прошли года. Под сенью храма
Она состарилась одна
В столбах лазурных фимиама.

В закатный час, покинув храм,
Навстречу богу шли сибиллы.
По беломраморным щекам
Струились крупные бериллы.

И было небо вновь пьяно
Улыбкой брачною закатов.
И рдело золотом оно
И темным пурпуром гранатов.

Забыт теперь, разрушен храм,
И у дорической колонны,
Струя священный фимиам,
Блестит росой шиповник сонный.

Забыт алтарь. И заплетен
Уж виноградом диким мрамор.
И вот навеки иссечен
Старинный лозунг: «Sanctus amor».

И то, что было, не прошло…
Я там стоял, оцепенелый:
Глядясь в дрожащее стекло -
Качался лебедь, сонный, белый.

И солнца диск почил в огнях.
Плясали бешено на влаге,–
На хризолитовых струях
Молниеносные зигзаги.

«Вернись, наш бог», молился я,
И вдалеке белелся парус.
И кто-то, грустный, у руля
Рассыпал огненный стеклярус.

И ей надел поверх чела
Из белых ландышей венок он.

Повеял ветер голубой
Над бездной моря обагренной.
Жемчужный след чертя кормой,
Челнок помчался, окрыленный.

И весь челнок, и плащ пловца
Сверкали ясным аметистом;
В кудрях пророка, вкруг лица,
Закат горел венцом лучистым.

И в грозно огненный Закат
Уйдя безумными очами,
Пловец не мог взглянуть назад,
На скудный берег за волнами.