Джон Перри - Завоевания в Центральной и Южной Америке XV—XIX веков. Под властью испанской короны

Армия возникла возле церкви – на самом деле она в какой-то степени и заменила церковь в качестве опоры и поддержки гражданской администрации. Во времена Габсбургов подчинение закону и королевской воле обеспечивалось в крайнем случае и путем убеждения со стороны церкви и путем принуждения посредством нецерковных санкций. Королевская администрация тоже во многом полагалась на советников и чиновников, набранных из числа священнослужителей. Масштабная реорганизация колониальной жизни в XVIII веке радикально изменила эту модель поддержки. Королевская администрация стала все меньше и меньше полагаться на церковь, при этом все жестче ее контролируя через Patronato . Иногда корона вступала в серьезные публичные конфликты с церковью, такие как, например, ее ссора с иезуитами в 1767 году. Одним из проступков (или так называемых проступков) ордена иезуитов был его протест против возвращения колонии Сакраменто Португалии по мирному договору 1763 года. Против иезуитов было выдвинуто абсурдное обвинение в том, что они стремились создать независимое королевство из парагвайских миссий. Иезуиты были оттуда изгнаны, и огромные площади обработанной земли снова заросли кустарником. Вместо того чтобы опираться на церковь, правительство Бурбонов обратилось к армии; чиновников все чаще и чаще набирали из числа военных. Привилегированному общественному положению и политическому влиянию, полученным таким образом военными, суждено было укрепиться приблизительно спустя одно поколение в гражданской войне.

Эффективность администрации редко вызывает восхищение в колониальных обществах, особенно когда ее проявляют чиновники из метрополии. Колониальная администрация более поздних Бурбонов, надо сказать, не была исключительно эффективной по европейским меркам того времени. Во многих случаях, особенно на низших уровнях, она оставалась продажной и небрежной, какой всегда и была. Тем не менее она была более эффективной, более централизованной, чем любое правительство, которое когда-либо было в Индиях; а люди, стоявшие во главе нее и извлекавшие для себя из своей работы в ней средства к существованию, были по происхождению – по политическим соображениям – почти все испанцами с Пиренейского полуострова. То отчуждение между испанцами и американцами, которое существовало уже давно, но которое благодаря деловитости Бурбонов усилилось, теперь требует изучения.

Испанские Индии в конце XVIII века – если верить такому проницательному и скрупулезному исследователю, как Гумбольдт, – представляли собой впечатляющую картину процветания, стабильности и порядка. Можно предположить, что колониальное общество – по крайней мере, европейские и европеизированные группы населения, которые формировали самую влиятельную и ясно выражающую свои мысли его часть, имели веские причины для лояльности и удовлетворенности. Население, производительность и торговля – все росло, и если большая часть торговли велась прямо или косвенно с другими странами, то это не волновало колонистов; у них были вполне приемлемые по качеству европейские товары и хорошие рынки для своей собственной продукции. Администрация была достаточно эффективной по меркам того времени и не чрезмерно деспотичной, нерасторопной и крючкотворной, без сомнения, она всегда была такой, но, вероятно, не менее эффективной и не более деспотичной, чем в Испании; и налоги были ниже. Регулярная армия казалась достаточной по величине, но не чрезмерной, и провинции, по-видимому, были в безопасности от внутренних волнений или внешних нападений.

Богатство, уверенность в себе и гордость Индий отражало великолепие главных городов. Испанское общество в Америке, как и в Испании, было городским по собственному выбору с самого начала завоевания. Прелаты и высокопоставленные чиновники время от времени объезжали свои епархии или провинции, как от них того требовали их обязанности, но обязательно имели штаб-квартиру в столичных городах. Владельцы рудников, плантаций и ранчо жили в городах большую часть года и посещали свои владения лишь время от времени, чтобы развлечься в сельской местности или провести необходимую инспекцию. Предпочтение городской жизни усилилось в XVIII веке и было отчетливо отражено в архитектуре того времени. Усадебные дома XVIII века были большими и часто очень прочными, чтобы дать отпор в случае необходимости местным бунтовщикам или участникам беспорядков, но существовала тенденция меблировать их скудно, без комфорта и оставлять в них больше места для хранения, нежели для проживания. У них не было архитектурного изящества загородных домов Виргинии, Каролины или Британской Вест-Индии. Строительство церквей в сельской местности аналогичным образом в большинстве регионов Индий того времени велось с очень скромным размахом. С другой стороны, города были великолепны. Кульминацией позднего барокко во всей Испанской Америке и особенно в Новой Испании между 1700 и 1780 годами было огромное количество зданий, в которых великолепие конструкции соответствовало роскоши декора. Эти здания оказали влияние на архитектурные формы в Испании, особенно заметное в Андалусии. Говорили, что из 8 шедевров барокко в мире 4 находятся в Мексике: Саграрио рядом с центральным собором, иезуитская семинария в Тепосотлане, женский монастырь Санта-Роса в Керетаро и устремленная в небо церковь Санта-Приска (Святой Присциллы) в «серебряном» городе Таско-де-Аларкон. Приблизительно после 1780 года стиль барокко в Новом Свете уступил более строгому, более академичному классицизму. Самой лучшей иллюстрацией этих перемен является работа архитектора Франсиско Тресгерраса, который родился и всю свою жизнь трудился в Мексике. Из двух самых известных построек Тресгерраса одна представляет собой типично мексиканское барокко – это собор Санта-Роса в Керетаро. Другая постройка, церковь Богоматери Кармен в городе Селая, построена в стиле классицизма и великолепна по-своему.

Амбициозные размеры и изысканный дизайн были характерны не только для церквей. Многие прекрасные светские здания тоже были построены в это время, особенно в Мехико: монетный двор, здание таможни, табачная фабрика, шахтерская школа, Академия Сан-Карлоса – все это известные примеры. Во второй половине XVIII века было потрачено огромное количество общественных денег – в основном по инициативе вице-королей – на улучшение планировки городов. В Мехико произошли огромные изменения в области мощения улиц и уличного освещения, охраны общественного порядка и водоснабжения; quemadero инквизиции (средневековое религиозное сооружение для сожжения еретиков) было снесено, парк Alameda – расширен, были проложены новые улицы, а вдоль paseos (бульвары, аллеи) посажены деревья. Гумбольдт является восторженным свидетелем этих нововведений в светской жизни города. Что касается Лимы, то город был почти полностью уничтожен во время страшного землетрясения 1746 года и был отстроен заново в том же изящном, хотя в целом и менее монументальном стиле. Среди самых характерных черт Лимы XVIII века были огромные городские дома – скорее дворцы, – построенные для частных лиц. Некоторые из них – дворец Торре-Тагле и дом Перричоле, например, все еще стоят, изящные, с закрытыми ставнями, массивные и очаровательные. Архитектурному великолепию столиц вице-королей подражали – иногда всего лишь чуть в меньшей степени – главные города провинций. Гвадалахара, Пуэбла, Кито, Арекипа и многие другие города полны величественных зданий XVIII века.