Алексей Иванов - Сердце Пармы [litres]

Чикаль был совсем старым старикашкой, таким морщинистым, что на его лице невозможно было бы найти глаза, рот и нос, если бы не привычка искать их на своем месте. Однако держался Чикаль бодро.

Разместившись в избушке под соснами на земляных лавках, Калина вытащил из своего мешка наконечник стрелы – первый попавшийся.

– Ты небось слышал, что наш князь Михаил побывал в Москве, у самого Великого князя? – спросил Чикаля Калина. – Так вот, рассказал он о нашей жизни и тебя, уважаемого, вспоминал. И Великий князь послал всем подарки – небольшие, но ценные. Вот, тебе велел передать это острие. Пусть, сказал, знаменитый Сылвенский и Иренский князь Чикаль ходит с этим острием в стреле на охоту. Охота всегда будет удачной, потому что главный пам роччиз заговорил это железо на зверя. Принимай!

Чикаль был очень польщен, спрятал наконечник в берестяную коробочку, а коробочку убрал на дальнюю полку.

– А Камаю он тоже подарок послал? – ревниво спросил старик.

– Нет, Камаю он ничего не послал.

Чикаль был доволен вдвойне.

С Камая завязался разговор. Матвей скучал, не понимая, зачем им надо здесь торчать. Но Калина, видно, наслаждался общением с хозяином. Чикаль говорил о своей вражде с Камаем – соседним князьцом, давним своим другом-соперником и таким же старикашкой. Камай, этот глупый, злой и жадный человек, творил преступления без стыда и совести. Он высек свои катпосы на деревьях в Осиновом логу, что издревле принадлежал Чикалям, межевому идолу в жертву кидал пустые шишки, выливал по утрам в Сылву помои, чтобы Чикаль их пил, наслал на Чикаля ломоту в спине и лысину, охотился в лесах Чикаля, колдовством влюбил красивых, умных и добрых внуков Чикаля в своих внучек, уродливых, злых и грязных, а проплывавшим мимо остякам сказал, что Чикаль – старая крыса и муравьиная какашка. Но потихоньку Калина разузнал и кое-что важное: каков нынче торг в Ибыре, много ли ясырей, как татары относятся к русским. Напоследок Калина прикупил у Чикаля мяса.

– Позавчера мой сын Бакат убил большого кабана за Сорумпатум хотпа махум – за Мертвыми Народами. Я его положил в Янгкынг Ма кивыр курссип – в Ледяную пещеру, – сказал Чикаль. – Там еще две коровы и мань ут – всякая мелочь. Но ты бери только кабана.

– Разве ж я вор? – обиделся Калина.

Они расстались с Чикалем и погребли дальше, к белым скалам над прибрежным тальником.

– Почто у старика столько времени потеряли? – недовольно ворчал Матвей.

– Отчего же хорошего человека не навестить?

– А зачем же хорошему человеку про стрелу наврал?

– Мне ничего не стоит, а ему приятно, – беспечно ответил Калина.

– А что это за Мертвые Народы, где кабана убили?

– Мертвые Народы – это холм такой погребальный, здоровенный. На правом берегу Ирени стоит, верстах в десяти – пятнадцати от устья. Под ним, говорят, может, сто, а может, и двести или больше могил, где древние пермяки схоронены. Там, бывает, в земле, в ручьях золото могильное находят, река из берегов кости вымывает.

– Какие древние пермяки? – удивился Матвей. – Сылва же, Туявит, – вогульская и остяцкая река.

– Это сейчас. А лет пятьсот назад она пермская была. Название-то у нее пермское. Тут много крепостей стояло, гортов – ну, деревень, по-нашему. А вогулы тогда еще звали себя «манси» – значит, меньшие братья пермяков. И жили они за Камнем.

– А потом что?

– А потом, еще задолго до Чулмандора, вогулы перешли Камень и напали, выгнали старших братьев. Отняли они и Сылву, и Чусовую. Отняли Койву, Усьву, Яйву, половину Вишеры до Акчима, левый берег Камы, где долины брошенных селений – Кужмангорт. Вот тогда пермяки и ушли отсюда в кудымкарские леса, на верхнюю Каму, на Колву.

Калина направил пыж к берегу. Там в зарослях, над которыми вставала скала, виднелась поляна с журавлем – вогульским кострищем.

С поляны к скале вела узкая тропа. В конце ее, под скалой, между глыбами камня, заплетенными малиной, чернела небольшая дыра, из которой несло могильным холодом.

– Ух ты! – сказал Матвей. – Пещера!

Калина некоторое время возился, разжигая бересту, накрученную на палку. Палки с берестой пучком торчали из расщелины меж валунов, заранее заготовленные Чикалем.

Со светочем в руке Калина встал перед лазом на колени, перекрестился, неожиданно суровый, и полез в дыру на четвереньках. Матвей ринулся за ним, стараясь не отстать, и даже получил пяткой по лбу.

Земля и камни были обжигающе-холодными. Солнечный свет позади внезапно оборвался, иссяк, словно вытек весь до капли. Ползти пришлось недолго и недалеко, хотя Матвею показалось, что очень далеко и очень долго. Но вот впереди во тьме словно бы растворилось присутствие Калины, и всем телом Матвей ощутил вокруг себя пустое пространство. Он осторожно поднялся на ноги и обогнул ледяной выступ.

Казалось, что из солнечного летнего полдня они попали в зимнюю полночь. Кругом громоздились горбатые сугробы. Низкий косой потолок бугристо провис над головой, как набрякшее тучами небо. И справа, и слева стояли ледяные столбы; лед стекал потоками по стенам, свисал огромными сосулями. И сосули, и камни, и даже снег были покрыты невесомой, игольчатой ледяной пылью, словно замерз воздух. Огонь светоча Калины засиял на мириадах кристаллов, замерцал в изморози, трепеща, заструился по потолку, разбежался радугами, как круги по воде.

– Ну и хоромы! – гулко сказал Матвей. – Калина, гляди, там проход…

– Не для нас, – шепотом ответил Калина.

– Почему?

– Потому что мы берем кабана и уходим.

– Где-где, так ты храбрец, а тут струсил, – насмешливо и нарочито громко сказал Матвей.

– Я своей храбростью не кичусь и робости не стыжусь, – возразил Калина и, воткнув светоч в сугроб, начал ворочать замерзшие куски разрубленных туш, отыскивая своего кабана.

Матвей пополз по каменной осыпи к черной расселине.

– Княжич, не суйся, коли спятить не хочешь, – предостерег его Калина. – Тьма глаза высосет, разум оморочит…

– А ты там был? – останавливаясь, спросил Матвей.

– Единожды случилось, и больше не пойду. Лучше я буду среди вогульских тумпов скитаться, на гибидеях ночевать. Лучше уж сразу в Пети-Ур…

– А чего там?

– Красота неизмеримая, но не для человека. Дворцы и храмы изо льда, ледяные леса, образы птичьи, звериные и человечьи из камня, валуны поющие, колодцы в потолке, бездонные озера с невидимой водой… Это все Мамонта жилище, людям туда ход заказан…

– Какого Мамонта? – невольно понижая голос, спросил Матвей и оглянулся через плечо на расселину.

– Слышал небось, что иногда реки вымывают из берегов кости огромные, загнутые? Это стада Чуди Белоглазой – мамонты. Звери, живущие под землей. Маммуты, по-пермски. Когда движутся они, ходы в земле остаются, вроде нор и пещер. А если ночью поднимаются наружу и бродят по лугам и горам, то появляются их следы – ямищи огромные, воронки, в которые может провалиться целый дом, а то и больше. Я тебе потом покажу такие. Их здесь наверху видимо-невидимо. Потому что в этой пещере, в Ледяной горе, живет владыка всех мамонтов и пещер, старший Мамонт.